Автовокзалы нашего северо-запада (того кусочка, что я видела) в плачевнейшем состоянии, по сравненью с ними наш - просто дворец.
Откуда в Смоленске чайки?
И чудные названия. Язычищи...))) На самом деле это звучит немногим лучше - Язвищи.
И «сморода» вместо «смородина» в смоленском крае. И девочка Настя, которая решила что мне тринадцать – никак не больше.
Толстые кусты, обрамляющие дорогу все ближе к северу, просто чудесны.
Видели церковь в Карачеве, куда немцы согнали наших, когда гнали из Дятьково. Большая, красного кирпича...А внутри, как сказал папа, на сколоченных наспех деревянных нарах, было настолько тесно, что даже маленький ребенок не мог сидеть - только лежать. На место свое пробирались ползком.
Очень светлые вечера. Сумерек как будто нет - близость белых ночей сказывается?
Псковский кремль очень красив. Местами похож на нормандский замок 12 века.
И очень холодно. И жуткий ветер, который треплет волосы, одежду - все что угодно. Впрочем, на то они и горы.
И комары. Их там тучи. Полчища. Вступили в еловую аллею и едва подняли взор, отыскивая те самые пять елей, как их налетело столько, что я издала горестный вопль и приготовилась прощаться с жизнью по причине огромной потери крови. Спас только быстрый бег. И еще, конечно, они не впечатлились запахом крема с кучей эфирных масел. Иначе совсем пришел бы нам конец.
И запах…Запах хвойного леса, грибной сырости и свежескошенной травы лугов и лужаек. И бесконечный пестрый ковер цветов – дикая гвоздика, люпин, васильки, незабудки, ромашки и ярко-розовые липки, кашка, сон…
И старые аллеи парков. По которым ступала его нога. В нежной прохладе которых коротали послеполуденные часы его близкие. И герои его книг. Только вот столь ли вымышленные, как это принято считать?
И реки, речки и речушки, озера и озерца, и пруды…Глухие, заросшие тростником и крапивой, и ярко-синие, чистые, на которых здесь и там белыми пятнами разбросаны кувшинки…
И старые дома…Сколько труда, сил, времени, денег, наконец, ушло на их восстановление. Воссоздание. Нужно было не просто знать, уметь найти, договориться, привезти. Нужно было чувствовать, как это было. И он знал. Он чувствовал. Семен Степанович Гейченко. Это ведь его слова: «Неодушевленных предметов нет. Есть неодушевленные люди». Да, да, да. Каждая вещь каждой усадьбы дышит. Тихо манит к себе, притягивая взор…Вот старинный барометр питерской работы, на котором точка в плюс тридцать по Цельсию означена как «жар крови». Вот яркая изразцовая печь, от которой будто и вправду исходит тепло. А вот огромное вольтеровское кресло. И книга на маленькой этажерке, и подсвечник со свечой. И видишь ты не просто кресло, готовое развалиться, и не просто потрепанную раскрытую книгу, а человека, сидящего в нем, с книгой в руках. Вот он встал и вышел…Только что скрипнули за ним половицы, и кресло все еще хранит тепло его тела, и страницы книги еще колышутся от движения воздуха, а капелька воска на резном серебряном подсвечнике еще не успела застыть…
И конечно же, Гейченко. Удивительный хранитель и удивительный человек. Его уже скоро как двадцать лет нет в усадьбе, а все так же стоит его дом с коллекцией самоваров и табличкой на двери «Это не музей, это дом. Музей дальше». И не голос прошлого – голос настоящего слышится в его заметках, его письмах.
«26.3.62.
На другой день таскал я всех в Тригорское. Это был героический поход по горам, пропастям и снегам. Многие полегли в поле, а большая часть дошла до Воронича, атаковала городище и вошла в дом Осиповых…Обратно подбирали павших и волокли еле живых в Михайловское.»
«Прогноз погоды на вторую половину октября 1961 года. Утром солнечно. Возможны проливные дожди. Ветер сильный, временами очень сильный. t от -12 до +16. Возможен снег, град, гром, молния и засуха.»
« Я давно приметил, что яблоневое дерево, расстающееся с яблоками, старается сокрыть хоть одного своего детенышка, спасти его от жадных человечьих рук. Прячет дерево своего последыша, помогают ему все сучья, ветки, листья…Ловко прячут, сразу ни за что не найдешь!»
|
