Студенческий форум Орла Ostudent.ru

Версия для печати

Журналы: ЧерносотенецЪ -> . . . lonely world . . .

12 апреля 2008

19:27 Продолжение "Главы 2"....

***
- Рота! – охрипшим голосом скомандовал Семенов, - По боевым позициям - разойдись!
Солдаты молча по-уставному развернулись и разбрелись по своим местам: кто за пулеметы, коих теперь, благодаря милитаризации промышленности и помощи союзников было достаточно, кто на позиционные участки, представляющие собой несколько укрепленную ячейку для стрелка среди окопов. Александр бросил взор в сторону ротного: капитан, аккуратно сложив листок бумажки со вторым манифестом и засунув его в карман шинели, развернувшись, направился к ротному блиндажу в 20 шагах от позиций. Александр вздохнул, поправил папаху, стряхнул с погон снег, направился следом за ним.
Штаб роты, размещавшийся в условиях позиционной войны в окопном блиндаже, состоял обычно из 4-5 офицеров, но из-за большого некомплекта, связанного как с высокой смертностью офицеров, в боях шедших впереди солдат, показывая пример доблести и храбрости, так и с не справлявшимися в должном объеме и качестве военными и юнкерскими училищами, в ротных штабах оставалось по 1-2 офицерам, что сильно затрудняло командование ротой. И в «штабе» 3-й роты 15-го стрелкового полка 4-й стрелковой «железной» дивизии было всего два человека: ротный - капитан Семенов, и его помощник и заместитель поручик Данилевский. Рота считалась одной из лучших, так мало в какой роте было 2 настоящих кадровых офицера. Все кадровое офицерство полегло в 1914 году. А к 1915-му, ко времени «Великого отступления», разросшуюся мобилизациями Русскую армию охватил кадровый голод. Выпускаемые по ускоренному курсу в военных училищах подпоручики и прапорщики из скоростных школ прапорщиков, имевшие очень слабые поверхностные военные знания, зачастую оказывались не на высоте. Как, впрочем, и солдатские пополнения 6-й и готовившегося 7-й очереди. Качественный уровень армии упал: малоопытные офицеры, в которых от офицеров были только погоны, вели в бой мужиков от сохи, три недели как взявших в руки винтовку. Это не замедляло сказываться на потерях: наряду с убитыми и павшими смертью храбрых в боях, с 1915 года увеличилось число взятых в плен. Однако даже такая армия, превратившаяся со времени «Великого отступления» в «вооруженный народ», продолжала держать на своем фронте полтораста вражеских дивизий, сковывала действия германцев на Западном фронте и постоянно угрожала вторгнуться в Венгрию…
В центре маленького блиндажа стоял небольшой стол с разложенной на нем картой и два стула.
- Ну, садись, Сан Саныч.
Ротный снял папаху, положив ее на карту, и подойдя к полке, достал офицерскую флягу. Две чарки лежали на самодельной полке в углу блиндажа. Александр достал их, и сдунув пыль, поставил на стол. В последний раз они пропускали по рюмочке в ноябре прошлого года, когда собственно и заняли эти позиции ценой потери доброй половины роты. Когда Александр расстегнув шинель сел, в чарках уже была налита водка. Капитан закрутил флягу, закинув в угол помещения, и положив руки на стол, не притронувшись, однако, к чарке, тяжело вздохнул. В его уставших серых глазах Александр не увидел ничего, кроме зияющей, холодной как лед пустоты. В некогда иссине-черных усах, несмотря на молодость (капитану шел 33-й год), просвечивалась седина. Семенов, наклонив голову, смотрел в карту, хотя Александр прекрасно понимал, что в карте капитан ничего не искал. Он собирался мыслями.
- Ну, что, Саша, - медленно, словно и не с ним говоря, сказал ротный, - Плохие у меня предчувствия насчет всей этой х**ни. Государь… отрекся… Великий князь… отрекся…
Кулак Ивана Палыча сжался.
- Теперь у нас «депутатия» будет, - продолжил он, - Один Бог, один Государь. А не кучка говорунов, черт бы их подрал. Понимаешь, не верю я в то что Николай Александрович отрекся. НЕ ВЕРЮ!
Александр молчал: никогда за 3 года совместной службы ротный не называл его Сашей, и никогда не повышал голоса даже в самых тяжелых ситуациях. Надо было дать ему выговориться. Сам он в этот момент испытывал широкую гамму чувств, очень схожих с чувствами ротного, но еще не мог в них разобраться, выразить их словом.
- И Великий князь Михаил Александрович. Не мог этого он сделать. Его заставили. Не иначе как заставили! Бред какой-то!
Семенов ударил кулаком по столу. После минуты молчания, успокоившись, он взял чарку:
- Чтоб стояла Россия, из века в века! За Отечество, Веру, Царя.
И под старый офицерский тост поручик и капитан, в душах у которых было неспокойно, осушили свои рюмки...
***
Утро.
Рассветное солнце бросило теплые майские лучи на изрезанное линиями окопов и проволочными заграждениями галицийское поле. Мертвую тишину ничего не нарушало, словно война замерла здесь и не собиралась возвращаться к жизни. Первыми проснулись австрийцы: кое-где из противоположно расположенных окопов выпрыгивали солдаты, снимали отсыревшую за ночь одежду и вывешивали на бруствер. Потянулся и русский часовой на передовом окопе, безучастно посмотрел на вражеские окопы, и снова закрыл глаза. В русских окопах началось ленивое пробуждение: солдаты вставали, потягивались, разминая затекшее тело и принимались за будничные дела. В одном углу играли в карты, в другом начиналось обсуждение свежей газеты, принесенной часовым из «почтового ящика» на нейтральной между окопами территории. Какой-то солдат не торопясь читал:
- «Английское правительство ни за что не допустит выхода из войны России несмотря на давнее желание русских и германцев подписать мирное соглашение. Буржуазные английские политики желают кровопролития со стороны русских солдат, как желают этого министры-капиталисты из Временного правительства. О воле народа хотят забыть, глас народа не хотят услышать»…
Посыпалась грубая ругань.
- Не устают, б****, кровушку нашу пить…
К группе солдат подошел хмурый поручик Данилевский, в связи с отсутствием командира роты исполняющие его обязанности.
- Товарищи-солдаты, нужно починить осыпающийся бруствер. Скоро все ходы засыплет землей. И полковой батарее нужно помочь обустроить позицию.
Читающий газету солдат на мгновение прервался, а затем продолжил чтение, словно и не стоял рядом ротный командир. Кто-то в пол голоса сказал «Ладно».
- Рота не хочет помогать артиллерийцам, - заявил сидящий ефрейтор Сапожников, - так как это подготовка к наступлению, а комитет постановил…
- Какое к черту наступление?! – вспылил Александр, - Если австрийцы нападут, то наша батарея ничем не сможет помочь. Это будет стоить нам лишней крови!
Ефрейтор пожал плечами и отвернулся, продолжив прерванную игру в карты.
Александр махнул рукой, поняв бесполезность разговора, и зашагал дальше по окопам.
Вот уже три месяца солдаты превратились из дисциплинированных бойцов в трусливое стадо, главное и основное чувство которого – чувство самосохранения. Пресловутый «приказ №1» Петросовета подорвал дисциплину, а «Декларация прав солдата», подписанная товарищем Керенским уничтожила остатки дисциплины и свела на нет доверие солдат к офицерам. Комитеты, сплошь состоящие из агитированных большевиками полуграмотных солдат, оспаривали каждый приказ начиная с роты. Пару дней назад, в соседней, 4-й роте, комитет «выразил недоверие» штабс-капитану Малинину, и на его место назначил подпрапорщика Тимофеева. Штабс-капитан попытался оспорить решение ротного комитета, но тогда солдаты окружили своего бывшего ротного, угрожая расправой «за контрреволюционность». Малинин застрелился. Боялся ли Александр своих солдат? Теперь он не мог однозначно ответить на этот вопрос. С самого начала войны он НЕ ПОСЫЛАЛ, а ВЕЛ ЗА СОБОЙ роту в пекло боя, был неоднократно ранен, всегда заботился о солдате, выпрашивая с капитаном Семеновым из штаба полка новые шинели, представляя храбрых солдат к награждению Георгиями. Состав роты сменился раз 6, но все равно среди солдат оставались те, с которыми он был с самого начала. В целом он не чувствовал от роты обостренной враждебности, но достучаться до солдатской души, опьяненной «революционными свободами», теперь уже не мог.
- Черт знает что. Помойка, а не боевая позиция. Всюду грязь, вонь, люди полуодеты, дежурный не встречает. Куда вы смотрите, поручик?!
Это на позицию роты пришел полковник Сафонов. Строгим взглядом осматривая полулежащих солдат, тот резко крикнул:
- Встать! Смирно!
Солдаты нехотя повскакивали и встали в неровную шеренгу вдоль окопов.
- Виноват, ваше высокоблагородие. – пробурчал Александр, вытянувшись по стойке смирно.
Полковник заглянул в бойницу и нервно отшатнулся. В глазах его святился гнев:
- Это что за чертовщина?!
В поле, там где прерывались на «нейтралке» проволочные заграждения, шел настоящий базар. Группы русских и австро-германских солдат обменивались салом, табаком, водкой и хлебом. За всем этим следил немецкий офицер, снисходительно смотрящий на торг в непосредственной близости от «нейтралки». Солдаты живо торговались, жестикулируя и смеясь и казалось ничто не может помешать их базару.
Полковник Сафонов оттолкнул наблюдателя, и взяв лежащую рядом винтовку сунул ее в бойницу.
- Это провокация. – вполголоса как бы про себя проговорил ефрейтор Сапожников.
Полковник на секунду замер, и повернувшись к нему, крикнул:
- Молчать!
Все притихли и прильнули к бойницам, в ожидании развязки. Раздался выстрел, и немецкий офицер, судорожно пошатнувшись, упал навзничь. Торгующие разбежались.
- Мерзавцы, чтоб вас… - процедил сквозь зубы полковник и пошел дальше по окопам. Как только его фигура скрылась из виду, солдаты принялись обсуждать нарушенное «перемирие». А Александр, тяжело вздохнув, направился в сторону штабного ротного блиндажа. Осознание совей беспомощности и ненужности угнетало и навевало тяжелые мысли. «Не нужны теперь России офицеры. Не нужна храбрость и самопожертвование» - с грустью подумал он. Уезжая на съезд «Союза офицеров армии и флота», Семенов по-отечески обнял поручика, и сказал:
- Оставляю тебе, Саныч, не роту, а сброд. Прости уж, не наша с тобою вина в том. Они все хорошие по сути люди, но другие, - капитан многозначительно поднял глаза вверх, - сделали из них зверей. Постараюсь об нашем положении подробно рассказать в Могилеве. Генералы Алексеев и Деникин все поймут. Надеюсь, исправят положение…
Капитан уехал, и теперь единственным верным помощником у Александра оставался прапорщик Боровиков, не так давно получивший повышение и считавшийся теперь тоже офицером. Прапорщик Илонов же, еще один офицер в роте, входил в состав ротного и полкового солдатского комитета и на ротного и его помощника смотрел свысока. Его «правой рукой» в ротном комитете был ефрейтор Сапожников, в подробностях докладывавший прапорщику о форме приказов Александра, о словах, которыми он выражает эти приказы. Официально рота не переизбирала своего ротного, как в 4-й роте, но де факто в роте уже существовало двоевластие: с одной стороны поручик Александр, ротный, с другой – прапорщик Илонов, председатель комитетов.
- Кошмар какой-то. – в душах сплюнул Александр зайдя в блиндаж. Тут прапорщик Боровиков возился с ящиками, передвигая их в угол и смотря что-то по бумажке. Увидев вошедшего ротного, он вытянулся:
- Ваше благородие, разрешите…
- Полноте, Никифор Степанович. Мы же договорились, что вы зовете меня по имени отчеству. К чему эта формальность?
- Прошу прощения, Александр Александрович. Тут из штаба полка прислали портянок комплект и белья на роту. Вот, сверяю все.
Поручик сел на стул:
- Надо б раздать сегодня же. А то потом будут говаривать, что «офицерье притесняет солдат, куска хлеба лишает». – с иронией сказал Александр, достав из кармана гимнастерки часы-луковицу, - Что ж, до смены еще час. Давайте-ка пересчитаем чего да сколько. А то не дай Бог не хватит кому портянки, такая вонь поднимется…

Продолжение слудует.

Комментарии :0

Нет комментариев к выбранной записи.