23.00 1 октября – 1.10 2 октября по Парижу (1.00 – 3ю10 2 октября по Москве)
Хочется чуть-чуть рассказать о русских во Франции… Для нас они делятся на три категории:
1. Наши, то есть орловские студенты, которые учатся здесь или проходят стажировку, как и мы
2. Туристы
3. Иммигранты
Начнем с наших. В моем городе нет людей роднее, чем две девушки, с которыми я живу. Если бы я жил с ними в Орле – ей богу, повесился бы. Одна из них – настоящая хозяйка, только и думает, что о том, как бы все нам сделать хорошо… Она очень правильная, набожная и ответственная. Она думает, что больна кучей болезней и, наверное, потому что так думает (имхо, почти абсолютно здоровый человек), часто болеет. Наверное, в 60 лет она станет аккуратной старушкой с абсолютно правильным пробором в волосах, весь смысл жизни которой будет заключаться в том, чтобы накормить любимого внука. Она умна, но будучи воспитана исключительно патриархально, как будто стыдиться своего ума и своих знаний и постоянно стремится выставить себя невежей. Очень странный человек, но в то же время сугубо положительный, и не поднимается рука сказать что-либо плохое в ее адрес.
Вторая девочка достаточно легкомысленна, непоседлива и активна. Она фанатично погружена в свою родную медицину – любой разговор с ней сводится к медицинской тематике уже через 10 минут. Уверен, что из нее выйдет замечательный врач (ибо знаний у нее действительно не занимать), но абсолютный профан во всех остальных отраслях. Зато она очень открытая и веселая. При разговоре с ней (хватает 10 минут – как раз до перехода к медицине) очень быстро улучшается настроение. Недаром на работе ее все называют Петрушкой – она действительно немножко клоун – непоседливый и безобидный.
С ними можно поделиться своими трудностями и обратиться за помощью. И они никогда не откажут. Мы проводим вместе все вечера. Наша кухня запомнится мне надолго. Три плаката – реклама пива, изображение Мартина Лютера Кинга и карта департамента Арденны (колоритно, не правда ли?), под ними бутылка водки (стоящая с самого начала нашего визита – открыли и так и не выпили ввиду отсутствия любителей сего напитка) и две бутылки вина (обновляемые ежедневно), а рядом с ними – различные наши скромные яства – вот в такой атмосфере ведутся наши ежедневные разговоры. Если бы я был один – не знаю, что бы со мной стало за этот месяц. А с девчонками здорово. И плевать на разные интересы и разницу в стиле жизни: они – родные пятна на общем фоне чужеземщины, разговоры с ними – отдых хотя бы потому, что слышишь звуки русского языка. Это здорово.
Существуют и другие наши. Они живут в других городах, но мы периодически встречаемся. Иногда они приезжают к нам в гости, а чаще я приезжаю в Реймс транзитом по пути в какие-нибудь новые дали. Иногда мы вместе эти дали покоряем. Эти наши – самые родные во Франции. Студенческая солидарность достигла такой степени тесноты, что не встает никакого вопроса, где мне переночевать, скажем, в Реймсе или в Шалоне – достаточно просто обратиться к любому из наших, и они помогут. И неважно как – могут посуетиться и найти тебе ключ от свободной комнаты, могут просто освободить тебе свою кровать, ночуя вместе… Я и сам – приедь кто-нибудь в нашу глушь, сам бы на полу лег, но человека на кровать уложил бы…
Эту помощь сложно переоценить. Она – не просто дополнительный комфорт. Благодаря ей ты оцениваешь выходные как поездку в гости на какой-то семейный праздник. А оттого ждешь их с особым нетерпением. А они рады видеть тебя. Они ждут тебя, потому что новое лицо – это всегда яркое лицо в довольно тусклой будничной жизни.
Отдельное развлечение – электронная переписка между городами. Бесконечные строки на латинице вмещают в себя громадье планов, кучу вопросов, просто добрую бессмыслицу…. Эта студенческая дружба – более светлое воспоминание о французской жизни, чем банально посещенный Париж. Она остается надолго. Dorotea не даст соврать…
Теперь о русских туристах. Они есть всюду. Я видел их и в лоне страсбургской старины, и на живописной скале Сен-Мишеля, и в кирпичных коридорах Брюгге, и у громады реймского кафедраля. Забавные люди. Щелкают фотоаппаратами ,уступая в этом деле, пожалуй только азиатам – ну у тех и техника лучше в разы. Безбашенные и веселые. Наши люди умеют отдыхать. И дело даже не столько в слове «Х...», увиденном нами на капоте брюжской иномарки, сколько в особо оживленных голосах, в непланированности маршрута, в какой-то особой стихийности и безшабашности. Они появляются по воскресеньям, отсутствуя в субботу. Почему? Наверное, потому, что добираются всегда окольными путями. Среди них всегда много дикарей. До сих пор вспоминается мужик в Понторсоне, ищущий отель в час ночи. Он путешествует по местам, которые уже посещал пятнадцать лет назад. Возможно, как и мы, преодолевал эти 10 километров пешком. Что ж, и на меня через 15 лет наверняка нахлынет ностальгия…
С иммигрантами все намного сложнее. Их много. В крупных городах очень много, в мелких – поменьше. Однажды гуляли по городу и внезапно услышали крики зазывал о какой-то бесплатной фотовыставке. Зашли. Оказалось – русский фотограф со странным именем Митко Милев Павлович. Сам он жил в Казахстане, лишь к лихим 90-м перебрался в Россию. Его мать была болгаркой, дед – сербом. Он живет во Франции четыре года. Был депортирован, сидел в лагере, но все-таки получил вид на жительство. А сейчас творит, рассекая на своем велосипеде просторы Арденн и деля очень сильные снимки. Не знаю, когда у человека поехала крыша – в России ли, во Франции ли… Сейчас у него шизофрения со всеми симптомами… И собственная религиозная секта. Идеи о падении ангела и торжестве дьявола занимают весь разум. Среди его единомышленников – грузинка, армянка, несколько русских и пара пожилых французов. Такое ощущение, что весь этот религиозный фанатизм появился на фоне поиска зерен родной культуры в чуждой стране. Славянская ностальгия облачила отторгающий русского человека запад в личину дьявола, от которой и стал развиваться весь этот маразм.
Конечно, есть во Франции и огромное количество психически здоровых русских иммигрантов. Но им тут тяжело. Тяжело приспособиться к царящему здесь образу жизни, когда в семь часов на улицах никого нет, а в гости домой приглашают только тех людей, с которым прошел огонь, воду и медные трубы. Здесь почти невозможно завести друзей. Французы слишком закрыты для этого. Разве что иностранцы – в первую очередь арабы, которые, пожалуй, наиболее близки к нам в плане организации досуга и знакомств. И такая жизнь – работа-дом-работа-дом, раб.коллектив-одиночество-раб.коллектив-одиночество угнетает. Конечно, есть такие люди, которые адаптируются к таким обстоятельствам, есть и те, кто быстро заводят своих друзей, но таких меньшинство. Основная масса сильно ностальгирует по, как им кажется, более раскованной России и желает туда вернуться. Не факт, что суровая российская действительность понравится им больше, но они об этом не задумываются. Здесь, в самом центре европейского рая, их далеко не все устраивает, а к этому они оказались не готовы… Но скажите, а где сейчас легко?
Во Франции нет и не будет устойчивых русских диаспор. Во-первых, значительная часть россиян закомплексована своим происхождением (уже писал о туристах, спешно переходящих на английский, услышав русскую речь), во-вторых, слишком велик соблазн перехода от стремления найти единомышленников к панславянизму и консервативному православию, которые, в свою очередь, отпугивют других потенциальных членов диаспоры. В-третьих, наиболее прогрессивные иммигранты понимают, что здесь им надо становиться своим, и наиболее прогрессивные это делают. А это означает ассимиляцию и в каком-то роде отторжение своих корней (говорю это не в отрицательном смысле).
И только небольшая группа орловских студентов сохраняет теплоту межличностных отношений и ту родственность, которая свойственна только досемейной молодости… И, честное слово, это здорово… Это среди всякого другого стимулирует возвращаться сюда вновь и вновь.
|
