Пусть следы уже существенно остыли, все же напишу еще два отчетика о своих путешествиях. С одной стороны, подпитаю охватившую меня ностальгию, а с другой – подбавлю себе воспоминаний на старость…
Так вот, в субботу я ездил Париж. Честно говоря, я уже настолько зажрался, что не шибко-то и хотел туда ехать – за предыдущие четыре визита во французскую столицу я настолько пресытился Эйфелевыми башнями, Луврами и Нотр-Даммами, что если бы пятого визита в субботу не состоялось, я не слишком бы и расстроился – лучше бы съездил бы куда-нибудь еще. Но так как день было терять жалко, а поездка выдалась халявная, грех было не воспользоваться случаем. Тем более что путешествовал я в этот раз почти в одиночку, а потому мог разработать себе программу визита без набивших оскомину главных достопримечательностей. Так отчасти и получилось.
Впрочем, одну туристский центр Парижа мы все-таки посетили. Но, во-первых, базилика Сакре-Кер на Монмартре – это мое любимое место в Париже, а во-вторых, там самые дешевые сувенирные магазины, а друзей в Орле пустыми россказнями кормить не будешь )))
Вообще-то, это место стоит того, чтобы посещать его вновь и вновь. Тем более, что оно обладает какой-то удивительной магией. Какая бы погода не стояла в предыдущий день (а в пятницу по всей Франции лили дожди), как бы не была она ненастна позднее (уже к вечеру субботы небо стало затягивать тучами, а в воскресенье наш самолет взлетал под аккомпанемент дождя), когда я нахожусь на Монмартре, надо мной всегда нет ни одного облака. А при восприятии Сакре-Кер это очень важно. Базилика впечатляет только на фоне ярко-голубого неба, потому что с фоном облаков она будет сливаться своей сияющей белизной. В ясную погоду в силу вступает игра контрастов: голубое небо, белый купол, зеленый газон. И эти цвета чисты, без всяких оттенков, без всяких плавных переходов. И в этой кричащей яркостью обстановке создается та самая атмосфера праздника, которая царит в том же Брюгге или Амстердаме и которой нет нигде больше в Париже. Все лестничные пролеты, все газоны и ступеньки забиты битком с самого раннего утра. На верхних рубежах лестницы, у самой смотровой площадки, с которой просматривается весь Париж от Нотр-Дамма до Дефанса, заливисто отшлифовывает «Калинку» скрипка, чуть ниже ей поддакивает арфа в руках опытного мастера, справа под эти звуки медленно движется окрашенная в белый цвет живая статуя – мужчина на постаменте показывает чудеса выдержки, стойкости и мимического мастерства, ювелирно изображая памятник. Еще ниже громко зазывает покупать у них дешевые брелоки с Эйфелевой башней чернокожая братия, а у самого подножия холма орудуют ее собратья-мошенники, повязывающие африканские фенечки на пальцы зевак и требующая бешеные деньги за их снятие. А между всеми этими местными завлекалами снует многолицый и многоязыкий народ. И все это настолько здорово, что забываешь, что видел эту картину уже три раза, а если и вспоминаешь, то жалеешь, что всего три.
А дальше… Возможно, вы посчитаете меня сумасшедшим, но я, временно разделившись со своей попутчицей, побрел на кладбище. Знаменитый Пер-Лашез оставался для меня тем немногим из непокоренных мест Парижа, где во что бы то ни стало хотелось побывать. Это безусловно король французских кладбищ, коих мне, кстати, пришлось посетить уже немало. К счастью, только старых. Тех, где уже давно никого или почти никого не хоронят. Тех, где не пахнет скорбью, а пахнет историей. Пер-Лашез – это один огромный исторический феномен. Как Парфенон…
Это даже не кладбище, это некрополь. Аллеи здесь названы улицами, проходы – тропами. И те, и другие имеют свои названия. Ориентируешься здесь, как в городе – строго по перекресткам.
От количества знаменитостей, похороненных здесь, захватывает дух. Собственно, было всего две возможности быть похороненным здесь – быть богатым, и быть знаменитым. Некоторые эти два качества сочетали – как, например, Джеймс Ротшильд, могилу которого, к сожалению, мне найти не удалось.
Зато удалось посмотреть массу других. Украшена сухими цветами, камнями и каштанами скромная могила Жоржа Бизе. На могильной плите автора «Кармен» лишь один скульптурный изыск – скромное украшение в виде венка, позеленевшее от времени, со стершейся надписью «Его семья и друзья»… У с трудом найденной могилы Бальзака я встретил двух русских, которые, похоже, искали последнее убежище французского Толстого не меньше меня. На памятнике – бюст Бальзака, скромный крест и имя великого писателя, которое так и переводится с французского – почитаемый, уважаемый. Дальше – могила Юджина Делакруа, похожая на египетский саркофаг, основательная и фундаментальная – не найти лучшего для историка. Также как нельзя лучше подходит Марселю Прусту блестящая мраморная плита, чистая до такой степени, что на ней, как в зеркале, отражается небо. Связь восприятия и интуиции, сознания и эмоций – все, что было в его творчестве – все тут. На надгробии Гийома Апполинера каллиграмма в виде сердца – что еще может лучше подходить лирику-кубисту? А посередине сердца кто-то оставил маленькую фигурку муравьеда и горсть стеклышек – синих и зеленых, ярких, как стихи поэта. От могилы поэта я направляюсь к крематорию – большому сооружению почти в центре кладбища, вокруг которого квадратом расходятся стенки с табличками, за которыми спрятаны урны с прахом сожженных. Урн более 7000. Под номером 6796 висит табличка с надписью “Isadora Duncan”. Под именем великой танцовщицы стоят букеты с засохшими уже цветами, фигурка с изображением ноги, а также лежит куча записок. Среди них – визитка некоей Волкогоновой В.Е. с надписью “souvenir en dance” – «Вечная память в танце». Возлюбленная Есенина – наверное, самая популярная фигура на кладбище среди российских туристов.
А чуть поодаль покоятся две из трех главных звезд кладбища. В секторе 89, недалеко от Сада памяти, расположена самая колоритная могила кладбища. Огромное надгробие с изображением какого-то египетского божества. У божества оторваны гениталии. Чуть ниже – огромный постамент, весь усыпанный следами от ярко напомаженных губ. Это могила Оскара Уайльда. Да, великий писатель прославился не только «Портретом Дориана Грея». На тротуаре напротив могилы задумчиво сидел молодой парень нетрадиционной ориентации, а массивная девушка-неформалка с ярко накрашенными губами явно ждала моего ухода, чтобы оставить на постаменте очередной поцелуй. Кстати, поклонники Уайльда перестарались настолько, что зацелованным оказалось и соседнее надгробие, где покоится целая семья по фамилии Папей.
Не так далеко от героя романтиков и гомосексуалистов похоронена другая звезда Пер-Лашез. Могила Эдит Пиаф, так же как и Уайльда, видна издалека по количеству народа, ее окружающего. Она очень ярко оформлена. Красочная фотография певицы, шикарный букет цветов в великолепной вазе, а под ним – распятие. А сбоку – целая горстка сувениров, принесенных поклонниками своей богине.
Получилось так, что могила кумира искусства находится совсем близко от самого мрачного уголка кладбища – он посвящен жертвам нацизма. Один за другим возвышаются памятники жертвам концлагерей – Флоссенбург, Матхаузен, Дахау – это только самые известные. Апофеозом является памятник в виде трех скелетов абсолютно жуткого вида рядом с мемориальной плитой в честь всех депортированных и репрессированных. Когда ты находишься здесь, становится жутко. История, которая витает над кладбищем, накатывает на тебя черным ужасом войны и насилия. Ты поневоле спешишь уйти отсюда, пройти мимо могил французских коммунистических лидеров Кашена, Дюкло и Тореза, поэта Элуара (французского немножко Маяковского) и стены Коммунаров (здесь в 1870 году были расстреляны почти полторы сотни сопротивляющихся режиму), и вернуться туда, где расположены старые могилы – те, которые без ужаса, а лишь с осознанием неотвратимости смерти и святости исторической памяти. Вновь проходя мимо надгробия Пиаф, я пробираюсь мимо череды армянских могил к последнему приюту Амедео Модильяни. На могиле наследника Пикассо кто-то оставил придавленный каштаном кленовый лист, который сам по себе выглядит элементом художественного полотна, написанного на гранитном холсте.
Я иду в самую старую часть кладбища. По дороге встречаются мне могилы Мюрата и Даву (последнего увидел абсолютно случайно, он почему-то не был включен в список кладбищенских знаменитостей – может быть, перо Толстого сделало его более известным в России, чем во Франции) – четкие и неброские, как и должно быть у настоящих полководцев.
Я подхожу к могиле Сен-Симона и испытываю некоторую обиду за собственную науку. Могила единственного похороненного на кладбище крупного экономиста, великого философа и без преувеличения одного из вдохновителей Маркса заросла мхом, и не без труда проступают через него и через прошедшие годы угловатые буквы. Вот здесь, над этой могилой, царит не история, а забвение.
Тут же неподалеку – череда могил гениев литературы – сначала семейный склеп великого драматурга Бомарше, а затем – две могилы-близнеца: Мольер и Лафонтен, баснописец и комедиограф, похоронены за одной оградой – бок о бок. Нет, они не были ни молочными братьями, ни просто близкими друзьями. Просто когда-то власти Парижа перенесли сюда прах двух гениев, чтобы привлечь на кладбище больше клиентов.
Неподалеку находится позеленевшее от времени надгробие Гей-Люссака – кто из нас не смеялся над его фамилией этак в классе шестом, прочитав ее в учебнике физики?
А дальше я пошел к самой посещаемой могиле кладбища. Она входит в пятерку самых посещаемых мест Парижа. Джим Моррисон привлекает на Пер-Лашез больше посетителей, чем Бальзак, Мольер и Бомарше вместе взятые. Я слышал, что его могила всегда забросана окурками с травой, а вокруг народ, не стесняясь, хлещет алкоголь. Ничего подобного. Да, очень много неформальной молодежи, но все ведут себя исключительно добропорядочно. Возможно, наиболее радикальные поклонники Doors приходят сюда ближе к ночи. А сама могила не представляет из себя ничего особенного – вполне обычная плита с вполне обычной табличкой. Говорят, раньше здесь стоял бюст музыканта, но его кто-то унес. Говорят также, что останки уже давно хотят перевезти, так как контракт на захоронение истек. Но слишком уж выгоден Моррисон администрации кладбища.
От «классика рока» к «классику классики» - от Моррисона я направляюсь к Шопену. Печальная девушка склонилась на постаменте, на котором вылеплен профиль композитора. Изящно и красиво, как и сама музыка знаменитого поляка.
Вот собственно и все. Галопом я промчался по могилам знаменитостей Пер-Лашеза. Конечно, здесь надо ходить не так – здесь можно провести целый день, наслаждаясь тишиной и окунаясь в глубины истории. Но, увы, на это у меня не было времени. Я посетил могилы лишь тех людей, имена которых хорошо знал. Некоторые я найти не смог. Так, спрятались где-то среди тысяч захоронений могилы Беллини и Доде, Надара и Ротшильда. Не успел я дойти до Араго и Россини – время встречи в центре города было четко оговорено, а потому пришлось сломя голову бежать к метро и ехать к Нотр-Дамм-де-Пари – именно там меня уже ждали.
Посмотрев еще раз на знаменитый (не совсем заслуженно, на мой взгляд) собор, мы двинули улочками Латинского квартала по направлению к куполу Сорбонны, а оттуда – к конечной цели прогулки – саду Люксембург. Это безусловно одно из самых красивых мест Парижа. Обилие цветов, зелени, изящных скульптур и великолепная архитектура Люксембуржского дворца, в котором сейчас заседает Сенат, делают сад одним из лучших мест прогулки в центре Парижа. Фонтаны, вазы с цветами, металлические стулья, стоящие прямо на дорожках, делают все возможное для спокойного отдыха туриста после походов по достопримечательностям. Увы, местные жители Сад Люксембург не очень любят – слишком много туристов. А ведь раньше студенты Сорбонны читали тут книги и прогуливали пары. Времена меняются.
И время течет. Надо уже покидать этот город, прекрасный, но в то же самое время немного разочаровывающий, так как ждешь, что он будет еще более прекрасен. Стереотипы слишком сильны.
Поезд везет нас в Эперней – малюсенький городишко в километрах 40 от Реймса. Примерно 15000 жителей живут здесь, и по внешнему виду города (2 более или менее просторные площади в центре, пара памятников и достаточно немощный собор) никто бы не сказал, что он уникален. А меж тем Эперней – мировая столица шампанского. “Moet et Chаndon” – главный в мире производитель игристого напитка базируется именно здесь. Здание необъятных размеров за кованной решеткой забора производит то, что, подобно российской нефти, составляет главное богатство Шампани. Радует, что мы побывали и здесь. Узенькие улочки, булыжные площади и неказистые домишки миниатюрного Эпернея – это последнее из моих впечатлений о Франции. Дальше – вокзал-поезд-общага-прощание- общага-вино-прощание-автобус-аэропорт-самолет-Россия. И все. Все закончено. Париж помахал руками своих архитектур взлетающему самолету. А на самолете летел я, неся в себе мысли о том, что, возможно, я сюда больше никогда не вернусь. Впрочем, нет ничего невозможного. Джим Моррисон в начале своей жизни тоже не предполагал, что он будет похоронен на кладбище Пер-Лашез.
|
Соответственно, выступали в качестве клиента предоставляемой услуги