|
|
| 16:19 "Все хорошо, что хорошо кончается" (с) |
Вот это Дозор вышел вчера (
Сначала меня шандарахнуло люком по башке на высоте метров 15-20 над землей, потом наш борт чуть не забрал ОМОН, далее Ден прямо на наших глазах вылетел с трассы на 20 метров в поле. Слава богу, все целы. Команда осталась помогать товарищам, а нам следовало продолжать игру. Мы одним бортом катались на 4 уровнях, собирая локации в разных концах города. Болховское шоссе - 909ый - Микрон - Биофабрика. Адский маршрут. Сейчас уже вспоминаются какие-то обрывки: как Мишу долго не пускали в его собственный магазин, как Лазарь каким-то чудом угадал путь взлома задания с числами, как я брал код на трубе, как мы с Лехой лазили по подвалу, ища бонус и теряя драгоценное время. Это было постоянное напряжение, постоянная работа мозга, рук и ног. Я вымотался так, как не выматывался еще ни разу за все время своих игр в Дозор. Каким-то чудом мы взломали последнее сквозное, но не успели взять 15-минутный бонус - опоздали всего лишь на 10 минут. Придя на бриф, обнаружили, что до первого места нам не хватило 8. После трети игры одним бортом! Было обидно, не потому что так уж важно наше место, а потому что было затрачено очень много сил и еще потому, что не смогли все-таки вытащить на себе попавшую в беду команду. Пусть и сделали практически все возможное для этого.
В довершение этой кошмарной ночи мы еще и наскочили на кошку, зачем-то бросившуюся прямо под колеса. Честно говоря, было горько и тоскливо. Хотя понимаю, что тем, кто сидел в раздолбанной машине у дороги в 10 км от Орла, было еще унылее. Что ж, хорошо, что все закончилось хотя бы так. Потому как могло быть хуже.
Поспав четыре часа с утра, я выполз из кровати и отправился играть в ЧГК. Средненькая игра с абсолютно неподъемными для нашего уровня вопросами и слабой игрой непосредственно с моей стороны. Единственное, что порадовало, - игра ЛВ , который пришел на брейн впервые и которому, кажется, понравилось. С первого же раза взял по сути в одиночку два вопроса. Молодец!
А сейчас - какое-то опустошение. Надо собраться...
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:6 | |
| 18:11 Город Рембо, Мезы и Робин Гуда |
Много красивых мест на Земле. Город Шарлевиль-Мезьер, безусловно, входит в их число и занимает в перечне наиболее замечательных городов мира сего далеко не последнее место. И дело, безусловно, не в том, что я жил там целый месяц – нет. В прошлом году я жил целый месяц в Шалоне, и это не мешало мне относиться к тамошней столичности, прикрывающей глухую провинциальность, скажем так, несколько скептически.
Но Шарлевиль, он не такой. Здесь тоже провинциальность, но другая. Но самая что ни на есть живая, пульсирующая, складывающаяся веками, а оттого гармоничная.
Столица Арденн обязана двойным названием истории своего образования. Когда-то существовали мелкие городишки Шарлевиль и Мезьер, пока некий граф Шарль де Гонзаг не объединил их. Его фигура и сейчас возвышается на одной из главных площадей города, похожая на кота в сапогах (наряд – так один в один копия с иллюстрации из книги сказок) и окруженная фонтаном.
В наследство от перипетий прошлого остались городу два здания городской администрации, два крупных собора, две главные площади. Впрочем, они отнюдь не дублируют друг друга, а весьма гармонично дополняют. Достаточно сравнить две мэрии. Мезьерская, в которой заседает основная часть администрации объединенного города, пышна и даже вычурна. Ее фасад увенчан множеством башенок, скульптур, изразцов. Это здание не затерялось бы ни в одном городе мира – настолько совершенно выглядят вылепленные на фасаде элементы. Шарлевильская мэрия, где в основном устраиваются торжественные приемы, представляет собой небольшое по площади здание, скромное, но изящное, главным элементом которой является высоченная башня с часами. Перед ней – огромная Графская площадь (Place Ducale) – настоящее произведение искусства. Украшенные арками, кирпичной яркостью, живыми цветами, дома окружают площадь идеально ровным прямоугольником, создавая замкнутое пространство булыжной мостовой. Эта площадь считается главной достопримечательностью города и по праву называется одной из красивейших в северной Франции. Так вот они и соотносятся, эти два города в одном – патриархальный Шарлевиль и современно-деловой Мезьер.
Лично мне больше понравился первый. С ним связаны и два главных пунктика арденнской столицы. Имя первого из них – Артюр Рембо. Вечный странник французской поэзии родился в этом городе, прожил здесь всю свою юность и время от времени возвращался сюда из своих путешествий. О его жизни можно в подробностях разузнать в музее Рембо, помещенном в здание старой водяной мельницы, одиноко стоящей над рекой Мезей. Минимализм – основной принцип композиции – экспонатов действительно мало. Зато много комментариев к ним, и жизнь поэта открывается перед тобой во всей своей многогранности. Познать новые грани жизни и таланта поэта можно и в доме поэта, расположенном на набережной Мезы в 20 метрах от музея. Трехэтажный дом мрачноватого вида состоит из пустых комнат, каждая из которых соотносится с городом или страной, где побывал Рембо. На стенах которых висят фотографии и выводятся изображения, символизирующие пространственные и душевные скитания Рембо. Здесь нет ни одного его портрета – только визуальные образы, сопровождаемые легкими шумами, звуками музыки и мерным почитыванием строк из его стихотворений. Лучший вариант проведения времени здесь – сесть на пол неподалеку от карты (в каждой комнате на полу изображена карта соответствующего города), прислониться к неброско оштукатуренной стене и слушать. И смотреть на меняющиеся и как будто колышащиеся под волнами изображений стены. Нам-то тяжело – мы язык не понимаем настолько, чтобы улавливать нюансы отдельно произносимых фраз. Но как же здорово должно быть здесь французу. Впрочем, посетителей почти нет.
Имя Рембо выведено в массы иными способами, нежели простая музейная экспозиция (даже если она и не совсем простая). Ты идешь по набережной Рембо, подходишь к его памятнику. Голова задумчиво склонена, облокотившись на локоть. Поза напоминает копенгагенскую Русалочку. Возвращаешься чуть назад, проходишь лавочку под названием «Пьяный корабль» (Лучшая поэма Рембо) и подходишь к книжному магазину «У Рембо». Идешь дальше и видишь ресторан «У Рембо». Именно там я ел Сен-Жак в первый день своего пребывания в Шарлевиле. Замечательное местечко. На стенах – портреты Рембо и картины из его жизни. Самый главная репродукция – коллективный портрет друзей Рембо – прямой аналог нашей фотографии. Оригинал – в музее. Этот портрет знает каждый житель города. Причем большая часть назовет каждую из персон поименно. Я же узнаю только самого Рембо и его друга Верлена. В общем-то, особо и не скрывается, что между ними была гомосексуальная связь и что Рембо в этом отношении ничем не уступал более известному гомосексуалисту Оскару Уайльду. От ресторана до музея – метров 700. Прямая улица, прерываемая архитектурным ансамблем Графской площади. По сторонам – современные бутики, у самого музея, на набережной Рембо – ночные клубы. Но с каждой точки этого пути видна эта пресловутая старая мельница. Музей Рембо как будто возвышается над городом, будучи всего лишь трехэтажным зданием. Я смотрю на все эти магазины и не могу понять, почему же у нас нет ни одного кафе с названием «Дворянское гнездо» и ни одного книжного «Отцы и дети» (театр и музей Тургенева, конечно, есть, но театры и музеи – это ведь уже для элиты)? Может быть, классику надо вбивать в детские умы не только десятистраничными сочинениями в школах, но и на уровне банального прочитывания вывесок?
Впрочем, дабы не пускаться в нотации, лучше сразу назову вторую манию города Шарлевиля. Это одна из мировых столиц марионеточного искусства. Здесь регулярно проводятся всемирные марионеточные фестивали, здесь же расположена марионеточная академия и, естественно, Музей марионеток. На его фасаде размещены абсолютно уникальные часы. Огромный мужчина (в дом высотой) держит в своих руках кукол-марионеток. Каждый час ставни на его груди открываются, включается музыка, и начинается представление. Всего существует двенадцать различных вариантов представления, сменяющих друг друга каждый час. Помню, какое впечатление произвели на меня эти часы в прошлом году, когда я впервые их увидел. А сейчас… сейчас к своему бесконечному огорчению я обнаружил, что они не работают. Всего лишь один раз я видел, как створки на груди о кукловода неуверенно разошлись и обнажились виртуозные кисти рук. Но представление, увы, не началось. Очень надеюсь, что эта остановка часов временная. Потому что терять такую достопримечательность, на мой взгляд, просто нельзя.
Вот этот треугольник Шарль де Гонзаг-Музей Рембо (транзитом через Графскую площадь)-Музей марионеток – самое любимое мое место в Шарлевиле. Здесь здорово гулять вечером, когда на улицах абсолютно безлюдно. Вечер начинается в часов 8. В это время все расходятся по домам, и встретить на улице пешехода можно не чаще, чем в России порядочного милиционера. Причем такая безлюдность вряд ли объясняется тем, что этих самых милиционеров на улице нет как таковых, а потому опасно. Нет, просто стиль жизни такой – поработал-домой. Ничего не попишешь. Это один из немногих случаев, когда уместно употребление умного слова мен-та-ли-тет.
Итак, восемь часов вечера. В витринах магазинов любовно, подобно ремесленникам старины, перебирают туфли продавцы модных (но модных исключительно днем!) бутиков. Периодически можно заглянуть в окно какого-нибудь дома и посмотреть телевизор вместе с строившейся на диване семьей. Из отходящего в сторону узкого переулка раздается смех – это компания арабов, наподобие средневековых студентов, сидит за столиком кафе и над чем-то хохочет. Стучат твои туфли по мостовой. Здесь нет машин (парковка прямо на Графской площади не в счет – вечером она быстро пустует), поэтому каждый звук отдается гулко и звонко в предночной тишине. Забавно, что здесь нет даже зебр – границы пешеходных переходов обозначены металлическими заклепками, никак не нарушающими облик города. В такой обстановке только и ждешь, что из соседнего леса на Горе Олимп (так называется высокий холм (с него по сути и начинаются Арденны), прилегающий к Мезе за старой мельницей) выскочит какой-нибудь местный Робин-Гуд. Впрочем, с равной долей вероятности он может выскочить и из Маленького Леса (Petit Bois), и из Леса Любви (Bois d’Amour) – названия этих мест на полном серьезе висят на указателях.
Кстати, об указателях. Меня всегда умилял на французских перекрестках указатель «Все направления» (Toutes Directions), показывающий на какую-то одну из дорог. То есть куда бы ты ни шел, тебе все равно направо. Как удобно здесь ориентироваться, однако.
Наконец, есть еще одна деталь, несущая в себе дух города Шарлевиля, неотъемлемый элемент города, без которого его невозможно вообразить. Это Меза. Сложно это представить, но можно пройти город из конца в конец по одной прямой и пересечь при этом Мезу 5 раз. Она делает такие изгибы, что только диву даешься, как природа могла соорудить такое. В итоге от каждой точки города до воды – рукой подать. Причем не до закованного в бетон канала, а до живописного зеленого берега. Легкие узкие мосты, украшенные флагами в связи с председательством Франции в Евросоюзе, ведут от района к району, являясь еще одним символом единения. Единения двух маленьких городов, единения культур, стран, впечатлений…
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:6 | |
| 23:25 Над вечным покоем французского столицы... |
Пусть следы уже существенно остыли, все же напишу еще два отчетика о своих путешествиях. С одной стороны, подпитаю охватившую меня ностальгию, а с другой – подбавлю себе воспоминаний на старость…
Так вот, в субботу я ездил Париж. Честно говоря, я уже настолько зажрался, что не шибко-то и хотел туда ехать – за предыдущие четыре визита во французскую столицу я настолько пресытился Эйфелевыми башнями, Луврами и Нотр-Даммами, что если бы пятого визита в субботу не состоялось, я не слишком бы и расстроился – лучше бы съездил бы куда-нибудь еще. Но так как день было терять жалко, а поездка выдалась халявная, грех было не воспользоваться случаем. Тем более что путешествовал я в этот раз почти в одиночку, а потому мог разработать себе программу визита без набивших оскомину главных достопримечательностей. Так отчасти и получилось.
Впрочем, одну туристский центр Парижа мы все-таки посетили. Но, во-первых, базилика Сакре-Кер на Монмартре – это мое любимое место в Париже, а во-вторых, там самые дешевые сувенирные магазины, а друзей в Орле пустыми россказнями кормить не будешь )))
Вообще-то, это место стоит того, чтобы посещать его вновь и вновь. Тем более, что оно обладает какой-то удивительной магией. Какая бы погода не стояла в предыдущий день (а в пятницу по всей Франции лили дожди), как бы не была она ненастна позднее (уже к вечеру субботы небо стало затягивать тучами, а в воскресенье наш самолет взлетал под аккомпанемент дождя), когда я нахожусь на Монмартре, надо мной всегда нет ни одного облака. А при восприятии Сакре-Кер это очень важно. Базилика впечатляет только на фоне ярко-голубого неба, потому что с фоном облаков она будет сливаться своей сияющей белизной. В ясную погоду в силу вступает игра контрастов: голубое небо, белый купол, зеленый газон. И эти цвета чисты, без всяких оттенков, без всяких плавных переходов. И в этой кричащей яркостью обстановке создается та самая атмосфера праздника, которая царит в том же Брюгге или Амстердаме и которой нет нигде больше в Париже. Все лестничные пролеты, все газоны и ступеньки забиты битком с самого раннего утра. На верхних рубежах лестницы, у самой смотровой площадки, с которой просматривается весь Париж от Нотр-Дамма до Дефанса, заливисто отшлифовывает «Калинку» скрипка, чуть ниже ей поддакивает арфа в руках опытного мастера, справа под эти звуки медленно движется окрашенная в белый цвет живая статуя – мужчина на постаменте показывает чудеса выдержки, стойкости и мимического мастерства, ювелирно изображая памятник. Еще ниже громко зазывает покупать у них дешевые брелоки с Эйфелевой башней чернокожая братия, а у самого подножия холма орудуют ее собратья-мошенники, повязывающие африканские фенечки на пальцы зевак и требующая бешеные деньги за их снятие. А между всеми этими местными завлекалами снует многолицый и многоязыкий народ. И все это настолько здорово, что забываешь, что видел эту картину уже три раза, а если и вспоминаешь, то жалеешь, что всего три.
А дальше… Возможно, вы посчитаете меня сумасшедшим, но я, временно разделившись со своей попутчицей, побрел на кладбище. Знаменитый Пер-Лашез оставался для меня тем немногим из непокоренных мест Парижа, где во что бы то ни стало хотелось побывать. Это безусловно король французских кладбищ, коих мне, кстати, пришлось посетить уже немало. К счастью, только старых. Тех, где уже давно никого или почти никого не хоронят. Тех, где не пахнет скорбью, а пахнет историей. Пер-Лашез – это один огромный исторический феномен. Как Парфенон…
Это даже не кладбище, это некрополь. Аллеи здесь названы улицами, проходы – тропами. И те, и другие имеют свои названия. Ориентируешься здесь, как в городе – строго по перекресткам.
От количества знаменитостей, похороненных здесь, захватывает дух. Собственно, было всего две возможности быть похороненным здесь – быть богатым, и быть знаменитым. Некоторые эти два качества сочетали – как, например, Джеймс Ротшильд, могилу которого, к сожалению, мне найти не удалось.
Зато удалось посмотреть массу других. Украшена сухими цветами, камнями и каштанами скромная могила Жоржа Бизе. На могильной плите автора «Кармен» лишь один скульптурный изыск – скромное украшение в виде венка, позеленевшее от времени, со стершейся надписью «Его семья и друзья»… У с трудом найденной могилы Бальзака я встретил двух русских, которые, похоже, искали последнее убежище французского Толстого не меньше меня. На памятнике – бюст Бальзака, скромный крест и имя великого писателя, которое так и переводится с французского – почитаемый, уважаемый. Дальше – могила Юджина Делакруа, похожая на египетский саркофаг, основательная и фундаментальная – не найти лучшего для историка. Также как нельзя лучше подходит Марселю Прусту блестящая мраморная плита, чистая до такой степени, что на ней, как в зеркале, отражается небо. Связь восприятия и интуиции, сознания и эмоций – все, что было в его творчестве – все тут. На надгробии Гийома Апполинера каллиграмма в виде сердца – что еще может лучше подходить лирику-кубисту? А посередине сердца кто-то оставил маленькую фигурку муравьеда и горсть стеклышек – синих и зеленых, ярких, как стихи поэта. От могилы поэта я направляюсь к крематорию – большому сооружению почти в центре кладбища, вокруг которого квадратом расходятся стенки с табличками, за которыми спрятаны урны с прахом сожженных. Урн более 7000. Под номером 6796 висит табличка с надписью “Isadora Duncan”. Под именем великой танцовщицы стоят букеты с засохшими уже цветами, фигурка с изображением ноги, а также лежит куча записок. Среди них – визитка некоей Волкогоновой В.Е. с надписью “souvenir en dance” – «Вечная память в танце». Возлюбленная Есенина – наверное, самая популярная фигура на кладбище среди российских туристов.
А чуть поодаль покоятся две из трех главных звезд кладбища. В секторе 89, недалеко от Сада памяти, расположена самая колоритная могила кладбища. Огромное надгробие с изображением какого-то египетского божества. У божества оторваны гениталии. Чуть ниже – огромный постамент, весь усыпанный следами от ярко напомаженных губ. Это могила Оскара Уайльда. Да, великий писатель прославился не только «Портретом Дориана Грея». На тротуаре напротив могилы задумчиво сидел молодой парень нетрадиционной ориентации, а массивная девушка-неформалка с ярко накрашенными губами явно ждала моего ухода, чтобы оставить на постаменте очередной поцелуй. Кстати, поклонники Уайльда перестарались настолько, что зацелованным оказалось и соседнее надгробие, где покоится целая семья по фамилии Папей.
Не так далеко от героя романтиков и гомосексуалистов похоронена другая звезда Пер-Лашез. Могила Эдит Пиаф, так же как и Уайльда, видна издалека по количеству народа, ее окружающего. Она очень ярко оформлена. Красочная фотография певицы, шикарный букет цветов в великолепной вазе, а под ним – распятие. А сбоку – целая горстка сувениров, принесенных поклонниками своей богине.
Получилось так, что могила кумира искусства находится совсем близко от самого мрачного уголка кладбища – он посвящен жертвам нацизма. Один за другим возвышаются памятники жертвам концлагерей – Флоссенбург, Матхаузен, Дахау – это только самые известные. Апофеозом является памятник в виде трех скелетов абсолютно жуткого вида рядом с мемориальной плитой в честь всех депортированных и репрессированных. Когда ты находишься здесь, становится жутко. История, которая витает над кладбищем, накатывает на тебя черным ужасом войны и насилия. Ты поневоле спешишь уйти отсюда, пройти мимо могил французских коммунистических лидеров Кашена, Дюкло и Тореза, поэта Элуара (французского немножко Маяковского) и стены Коммунаров (здесь в 1870 году были расстреляны почти полторы сотни сопротивляющихся режиму), и вернуться туда, где расположены старые могилы – те, которые без ужаса, а лишь с осознанием неотвратимости смерти и святости исторической памяти. Вновь проходя мимо надгробия Пиаф, я пробираюсь мимо череды армянских могил к последнему приюту Амедео Модильяни. На могиле наследника Пикассо кто-то оставил придавленный каштаном кленовый лист, который сам по себе выглядит элементом художественного полотна, написанного на гранитном холсте.
Я иду в самую старую часть кладбища. По дороге встречаются мне могилы Мюрата и Даву (последнего увидел абсолютно случайно, он почему-то не был включен в список кладбищенских знаменитостей – может быть, перо Толстого сделало его более известным в России, чем во Франции) – четкие и неброские, как и должно быть у настоящих полководцев.
Я подхожу к могиле Сен-Симона и испытываю некоторую обиду за собственную науку. Могила единственного похороненного на кладбище крупного экономиста, великого философа и без преувеличения одного из вдохновителей Маркса заросла мхом, и не без труда проступают через него и через прошедшие годы угловатые буквы. Вот здесь, над этой могилой, царит не история, а забвение.
Тут же неподалеку – череда могил гениев литературы – сначала семейный склеп великого драматурга Бомарше, а затем – две могилы-близнеца: Мольер и Лафонтен, баснописец и комедиограф, похоронены за одной оградой – бок о бок. Нет, они не были ни молочными братьями, ни просто близкими друзьями. Просто когда-то власти Парижа перенесли сюда прах двух гениев, чтобы привлечь на кладбище больше клиентов.
Неподалеку находится позеленевшее от времени надгробие Гей-Люссака – кто из нас не смеялся над его фамилией этак в классе шестом, прочитав ее в учебнике физики?
А дальше я пошел к самой посещаемой могиле кладбища. Она входит в пятерку самых посещаемых мест Парижа. Джим Моррисон привлекает на Пер-Лашез больше посетителей, чем Бальзак, Мольер и Бомарше вместе взятые. Я слышал, что его могила всегда забросана окурками с травой, а вокруг народ, не стесняясь, хлещет алкоголь. Ничего подобного. Да, очень много неформальной молодежи, но все ведут себя исключительно добропорядочно. Возможно, наиболее радикальные поклонники Doors приходят сюда ближе к ночи. А сама могила не представляет из себя ничего особенного – вполне обычная плита с вполне обычной табличкой. Говорят, раньше здесь стоял бюст музыканта, но его кто-то унес. Говорят также, что останки уже давно хотят перевезти, так как контракт на захоронение истек. Но слишком уж выгоден Моррисон администрации кладбища.
От «классика рока» к «классику классики» - от Моррисона я направляюсь к Шопену. Печальная девушка склонилась на постаменте, на котором вылеплен профиль композитора. Изящно и красиво, как и сама музыка знаменитого поляка.
Вот собственно и все. Галопом я промчался по могилам знаменитостей Пер-Лашеза. Конечно, здесь надо ходить не так – здесь можно провести целый день, наслаждаясь тишиной и окунаясь в глубины истории. Но, увы, на это у меня не было времени. Я посетил могилы лишь тех людей, имена которых хорошо знал. Некоторые я найти не смог. Так, спрятались где-то среди тысяч захоронений могилы Беллини и Доде, Надара и Ротшильда. Не успел я дойти до Араго и Россини – время встречи в центре города было четко оговорено, а потому пришлось сломя голову бежать к метро и ехать к Нотр-Дамм-де-Пари – именно там меня уже ждали.
Посмотрев еще раз на знаменитый (не совсем заслуженно, на мой взгляд) собор, мы двинули улочками Латинского квартала по направлению к куполу Сорбонны, а оттуда – к конечной цели прогулки – саду Люксембург. Это безусловно одно из самых красивых мест Парижа. Обилие цветов, зелени, изящных скульптур и великолепная архитектура Люксембуржского дворца, в котором сейчас заседает Сенат, делают сад одним из лучших мест прогулки в центре Парижа. Фонтаны, вазы с цветами, металлические стулья, стоящие прямо на дорожках, делают все возможное для спокойного отдыха туриста после походов по достопримечательностям. Увы, местные жители Сад Люксембург не очень любят – слишком много туристов. А ведь раньше студенты Сорбонны читали тут книги и прогуливали пары. Времена меняются.
И время течет. Надо уже покидать этот город, прекрасный, но в то же самое время немного разочаровывающий, так как ждешь, что он будет еще более прекрасен. Стереотипы слишком сильны.
Поезд везет нас в Эперней – малюсенький городишко в километрах 40 от Реймса. Примерно 15000 жителей живут здесь, и по внешнему виду города (2 более или менее просторные площади в центре, пара памятников и достаточно немощный собор) никто бы не сказал, что он уникален. А меж тем Эперней – мировая столица шампанского. “Moet et Chаndon” – главный в мире производитель игристого напитка базируется именно здесь. Здание необъятных размеров за кованной решеткой забора производит то, что, подобно российской нефти, составляет главное богатство Шампани. Радует, что мы побывали и здесь. Узенькие улочки, булыжные площади и неказистые домишки миниатюрного Эпернея – это последнее из моих впечатлений о Франции. Дальше – вокзал-поезд-общага-прощание- общага-вино-прощание-автобус-аэропорт-самолет-Россия. И все. Все закончено. Париж помахал руками своих архитектур взлетающему самолету. А на самолете летел я, неся в себе мысли о том, что, возможно, я сюда больше никогда не вернусь. Впрочем, нет ничего невозможного. Джим Моррисон в начале своей жизни тоже не предполагал, что он будет похоронен на кладбище Пер-Лашез.
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:15 | |
| 23:48 "Когда ты вернешься..." (с) |
Ощутил, что я в России, на заправке где-то на полпути от Москвы до Тулы, когда пять минут слушал, как посетительница орала на продавщицу магазинчика за то, что у них много народа и одна касса, а продавщица орала ей в ответ за то, что та отдала деньги (без сдачи), не дождавшись очереди. До этого за месяц ни разу не слышал, чтобы человек хоть раз повысил голос. Впрочем, ребята рассказывали, что им повезло еще в парижском аэропорту - толпа русских туристов со скандалами штурмовала дьюти-фри.
Я еще некоторое время буду отвыкать улыбаться в магазинах, говорить "пардон" и "бонжур" вместо "извините" и "здравствуйте", употреблять сами слова "извините" и "здравствуйте", набирать на клавиатуре цифры с нажатым ШИФТом, путать клавиши A и Q, заходить в помещения в обуви, искать (и не находить) на улицах лужи, переводить мысленно евро в рубли и рубли в евро при каждой покупке, не оставлять сумки в идиотских шкафчиках в магазинах самообслуживания и переходить по пешеходным переходам без боязни быть сбитым. А потом все станет как прежде.
Останутся в глубокой истории 13 посещенных городов, 8 разных мест ночевки, около двух полных суток, проведенных в переездах, 28 алкогольных дней из 28 дней астрономических, не измеряемая в натуральных и прочих естественных показателях масса впечатлений и вынесенное из всего этого ощущение потрясающего единения и самой что ни на есть бескорыстной дружбы...
Жду депрессию, а она запаздывает. Будем ждать завтра.
А, забыл... Здравствуйте!
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:20 | |
| 15:01 То, что выше границ и расстояний… |
23.00 1 октября – 1.10 2 октября по Парижу (1.00 – 3ю10 2 октября по Москве)
Хочется чуть-чуть рассказать о русских во Франции… Для нас они делятся на три категории:
1. Наши, то есть орловские студенты, которые учатся здесь или проходят стажировку, как и мы
2. Туристы
3. Иммигранты
Начнем с наших. В моем городе нет людей роднее, чем две девушки, с которыми я живу. Если бы я жил с ними в Орле – ей богу, повесился бы. Одна из них – настоящая хозяйка, только и думает, что о том, как бы все нам сделать хорошо… Она очень правильная, набожная и ответственная. Она думает, что больна кучей болезней и, наверное, потому что так думает (имхо, почти абсолютно здоровый человек), часто болеет. Наверное, в 60 лет она станет аккуратной старушкой с абсолютно правильным пробором в волосах, весь смысл жизни которой будет заключаться в том, чтобы накормить любимого внука. Она умна, но будучи воспитана исключительно патриархально, как будто стыдиться своего ума и своих знаний и постоянно стремится выставить себя невежей. Очень странный человек, но в то же время сугубо положительный, и не поднимается рука сказать что-либо плохое в ее адрес.
Вторая девочка достаточно легкомысленна, непоседлива и активна. Она фанатично погружена в свою родную медицину – любой разговор с ней сводится к медицинской тематике уже через 10 минут. Уверен, что из нее выйдет замечательный врач (ибо знаний у нее действительно не занимать), но абсолютный профан во всех остальных отраслях. Зато она очень открытая и веселая. При разговоре с ней (хватает 10 минут – как раз до перехода к медицине) очень быстро улучшается настроение. Недаром на работе ее все называют Петрушкой – она действительно немножко клоун – непоседливый и безобидный.
С ними можно поделиться своими трудностями и обратиться за помощью. И они никогда не откажут. Мы проводим вместе все вечера. Наша кухня запомнится мне надолго. Три плаката – реклама пива, изображение Мартина Лютера Кинга и карта департамента Арденны (колоритно, не правда ли?), под ними бутылка водки (стоящая с самого начала нашего визита – открыли и так и не выпили ввиду отсутствия любителей сего напитка) и две бутылки вина (обновляемые ежедневно), а рядом с ними – различные наши скромные яства – вот в такой атмосфере ведутся наши ежедневные разговоры. Если бы я был один – не знаю, что бы со мной стало за этот месяц. А с девчонками здорово. И плевать на разные интересы и разницу в стиле жизни: они – родные пятна на общем фоне чужеземщины, разговоры с ними – отдых хотя бы потому, что слышишь звуки русского языка. Это здорово.
Существуют и другие наши. Они живут в других городах, но мы периодически встречаемся. Иногда они приезжают к нам в гости, а чаще я приезжаю в Реймс транзитом по пути в какие-нибудь новые дали. Иногда мы вместе эти дали покоряем. Эти наши – самые родные во Франции. Студенческая солидарность достигла такой степени тесноты, что не встает никакого вопроса, где мне переночевать, скажем, в Реймсе или в Шалоне – достаточно просто обратиться к любому из наших, и они помогут. И неважно как – могут посуетиться и найти тебе ключ от свободной комнаты, могут просто освободить тебе свою кровать, ночуя вместе… Я и сам – приедь кто-нибудь в нашу глушь, сам бы на полу лег, но человека на кровать уложил бы…
Эту помощь сложно переоценить. Она – не просто дополнительный комфорт. Благодаря ей ты оцениваешь выходные как поездку в гости на какой-то семейный праздник. А оттого ждешь их с особым нетерпением. А они рады видеть тебя. Они ждут тебя, потому что новое лицо – это всегда яркое лицо в довольно тусклой будничной жизни.
Отдельное развлечение – электронная переписка между городами. Бесконечные строки на латинице вмещают в себя громадье планов, кучу вопросов, просто добрую бессмыслицу…. Эта студенческая дружба – более светлое воспоминание о французской жизни, чем банально посещенный Париж. Она остается надолго. Dorotea не даст соврать…
Теперь о русских туристах. Они есть всюду. Я видел их и в лоне страсбургской старины, и на живописной скале Сен-Мишеля, и в кирпичных коридорах Брюгге, и у громады реймского кафедраля. Забавные люди. Щелкают фотоаппаратами ,уступая в этом деле, пожалуй только азиатам – ну у тех и техника лучше в разы. Безбашенные и веселые. Наши люди умеют отдыхать. И дело даже не столько в слове «Х...», увиденном нами на капоте брюжской иномарки, сколько в особо оживленных голосах, в непланированности маршрута, в какой-то особой стихийности и безшабашности. Они появляются по воскресеньям, отсутствуя в субботу. Почему? Наверное, потому, что добираются всегда окольными путями. Среди них всегда много дикарей. До сих пор вспоминается мужик в Понторсоне, ищущий отель в час ночи. Он путешествует по местам, которые уже посещал пятнадцать лет назад. Возможно, как и мы, преодолевал эти 10 километров пешком. Что ж, и на меня через 15 лет наверняка нахлынет ностальгия…
С иммигрантами все намного сложнее. Их много. В крупных городах очень много, в мелких – поменьше. Однажды гуляли по городу и внезапно услышали крики зазывал о какой-то бесплатной фотовыставке. Зашли. Оказалось – русский фотограф со странным именем Митко Милев Павлович. Сам он жил в Казахстане, лишь к лихим 90-м перебрался в Россию. Его мать была болгаркой, дед – сербом. Он живет во Франции четыре года. Был депортирован, сидел в лагере, но все-таки получил вид на жительство. А сейчас творит, рассекая на своем велосипеде просторы Арденн и деля очень сильные снимки. Не знаю, когда у человека поехала крыша – в России ли, во Франции ли… Сейчас у него шизофрения со всеми симптомами… И собственная религиозная секта. Идеи о падении ангела и торжестве дьявола занимают весь разум. Среди его единомышленников – грузинка, армянка, несколько русских и пара пожилых французов. Такое ощущение, что весь этот религиозный фанатизм появился на фоне поиска зерен родной культуры в чуждой стране. Славянская ностальгия облачила отторгающий русского человека запад в личину дьявола, от которой и стал развиваться весь этот маразм.
Конечно, есть во Франции и огромное количество психически здоровых русских иммигрантов. Но им тут тяжело. Тяжело приспособиться к царящему здесь образу жизни, когда в семь часов на улицах никого нет, а в гости домой приглашают только тех людей, с которым прошел огонь, воду и медные трубы. Здесь почти невозможно завести друзей. Французы слишком закрыты для этого. Разве что иностранцы – в первую очередь арабы, которые, пожалуй, наиболее близки к нам в плане организации досуга и знакомств. И такая жизнь – работа-дом-работа-дом, раб.коллектив-одиночество-раб.коллектив-одиночество угнетает. Конечно, есть такие люди, которые адаптируются к таким обстоятельствам, есть и те, кто быстро заводят своих друзей, но таких меньшинство. Основная масса сильно ностальгирует по, как им кажется, более раскованной России и желает туда вернуться. Не факт, что суровая российская действительность понравится им больше, но они об этом не задумываются. Здесь, в самом центре европейского рая, их далеко не все устраивает, а к этому они оказались не готовы… Но скажите, а где сейчас легко?
Во Франции нет и не будет устойчивых русских диаспор. Во-первых, значительная часть россиян закомплексована своим происхождением (уже писал о туристах, спешно переходящих на английский, услышав русскую речь), во-вторых, слишком велик соблазн перехода от стремления найти единомышленников к панславянизму и консервативному православию, которые, в свою очередь, отпугивют других потенциальных членов диаспоры. В-третьих, наиболее прогрессивные иммигранты понимают, что здесь им надо становиться своим, и наиболее прогрессивные это делают. А это означает ассимиляцию и в каком-то роде отторжение своих корней (говорю это не в отрицательном смысле).
И только небольшая группа орловских студентов сохраняет теплоту межличностных отношений и ту родственность, которая свойственна только досемейной молодости… И, честное слово, это здорово… Это среди всякого другого стимулирует возвращаться сюда вновь и вновь.
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:2 | |
| 09:22 Бельгийский Роттердам и французское Иваново… |
12.45 30 сентября – 19.20 1 октября по Парижу (14.45 30 сентября – 21.20 1 октября по Москве)
А после Брюгге мы отправились в Остенде – один из крупнейших бельгийских портов. Посмотреть на море – вот что нам хотелось. И мы посмотрели. Пройдя по набережной Уинстона Черчилля мимо дока Монтгомери, мы вышли к памятнику погибшим морякам – интересному аналогу севастопольской колонны, впрочем, намного более примитивному… А дальше, обойдя местный пляж, по которому с шумом бегали и прыгали по песку дети, мы вышли на пристань. Пройдя по пирсу, достигли той точки, когда море описывает вокруг тебя полукруг. Это непередаваемое ощущение – всем своим нутром ощущать шарообразность Земли, видеть, как плывет к тебе от горизонта белый парус (вовсе не одинокий), понимать, что к запалу от тебя нет ничего, кроме миллионов квадратных километров воды… То же я ощущал в Гранвилле, только здесь, на пирсе, море окружает тебя со всех сторон, и ты чувствуешь его тяжелую бесконечность и с севера, и с юга, и с запада…
На пирсе сидят рыбаки. Удочки приставлены так плотно, что между ними с трудом протискиваешься, чтобы сделать фотографию. Ни у кого не клюет. Не знаю уж, временно или постоянно. Возможно, местные жители выносят сюда рыболовные приспособления только для того, чтобы полюбоваться на морской горизонт. Он ведь стоит того…
А недалеко, в заливных доках, стоят суда. Одно из них, трансевропейское, потрясает воображение масштабами. Я таких больших кораблей еще нигде не видел. Огромная белая масса возвышается над тобой, даже слегка подавляя. Скоро его наполнят туристы, отправляясь в далекий и интересный путь вдоль европейских берегов.
Над океаном парят чайки. Их тут огромное количество. Вся набережная усеяна их испражнениями. Они настолько обнаглели, что легко подходят к тебе на расстояние до нескольких метров. Ну что же, они здесь хозяева… Более полноправные, чем даже местные жители – их семьи живут тут испокон веков.
От пирса мы идем к собору Святого Петра – главному религиозному учреждению этой части города. Собор впечатляет. Несмотря на малый размер города, он достаточно высок и вполне гармоничен Но самая главная особенность находится прямо перед ним. На площади в двадцати метрах от собора находится… колесо обозрения. Мы не могли упустить такое возможность. Всего лишь 3 евро – и ты поднимаешься к соборным башням, оглядывая город с высоты в 60-70 метров. Кажется игрушечным вокзал, собор вплотную подносит свои высоты, череда черепичных крыш уходит на восток. Море, как и несколько десятков минут назад, приветливо мигает тебе линией горизонта. Несколько кругов – несколько новых осмотров города, которому не суждено никогда достигнуть статуса Брюгге, зато суждено было стать бельгийским Роттердамом (наравне с Антверпеном, конечно). Тоже ведь неплохой статус, если разобраться.
А наш поезд тем временем уже уносит нас вдаль от морских глубин, обратно во Францию. Мы вновь проезжаем Брюгге, но тут лишь десятиминутная остановка… А мы едем в Лилль – один из крупнейших городов Франции, который когда-то был ее текстильной столицей (типа большое местное Иваново), а сейчас… Сейчас в нем явственно ощущаются замашки мегаполиса (для Франции он таковым и является), но несколько упущен дух старины. Он ощущается только на центральной площади, где крупная статуя какой-то греческой богини возвышается над фахверковскими домиками с одной стороны и зданием театра с другой. Я уже был в Лилле в прошлом году. Тогда он мне понравился больше. Наверное, потому, что я не выходил тогда за пределы старого города (если не считать короткой прогулки к стоящей на отшибе мэрии и спуска в метро – одно из самых красивых из всех, которые я видел). Сейчас я совершил променад чуть дальше – к административному кольцу, опоясывающему старые пешеходные кварталы. В него включена Place de la Republique – Площадь Республики – абсолютный аналог Площади Ленина в наших городах: встречается в каждом городе и дает приют разнообразной местной администрации. Только здания, вмещающие местных чиновников, более богемные – пышное барокко. Это бывшее лицо дореволюционной Франции, преобразованное в лицо Франции постреволюционной – достаточно оказалось лишь поменять названия улиц и учреждений… Чуть далее расположена Лилльская Цитадель – самое сердце города (душой можно считать старые центральные площади) . К сожалению, уже второй год подряд у меня нет времени дойти дотуда – возможно, когда-нибудь и получится.
Но не сейчас. Потому что пора уже возвращаться домой – как пишет Фиса, дом там, где твоя зарядка от телефона. Пусть даже я частенько имею обыкновение возить ее с собой )))
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:0 | |
| 09:34 Карнавал в кирпичных стенах |
12.30-22.25 29 сентября по Парижу (14.30 29 сентября – 0.25 30 сентября по Москве)
На эти выходные выбор передо мной стоял следующий: Мец, Дижон, Амьен или Брюгге. Выбор был сделан в пользу последнего по двум причинам: во-первых, дешево, а во-вторых, хотелось придать своему пребыванию здесь дополнительный международный статус и посетить все-таки другую страну (прогулка по немецкому Келю продолжительностью два часа не в счет). Конечно, принимались в расчет восторженные отзывы некоторых знакомых, но им особого значения не придавалось – мало ли кому что понравилось. А напрасно! В аннотации к карте города, которую мы приобрели по приезду в Бельгийскую Венецию, значилось: один из самых красивых городов мира. Тогда отнесся к этому высказыванию скептически, сейчас – легко под ним подписываюсь. Конечно, я посетил не так уж много городов, чтобы делать такие безапелляционные выводы, но в голове у меня с трудом умещается предположение о том, что настолько же здорово может быть много где еще…
Брюгге очень тяжело описать. Тяжело потому, что здесь не работает обычный сценарий похода по достопримечательностям. Достопримечательность тут в каждом доме, а проще сказать, что достопримечательность одна – сам город. Нечто подобное я наблюдал в Амстердаме – когда идешь по улицам и понимаешь, что тебе абсолютно неважно, что это за здание. Потому что обязательно окажется, что это дом династии какого-нибудь мясника или подсобное помещение гильдии каменщиков, а никак не музей, не мэрия и не министерство. Только здесь, в Брюгге, это выражено еще сильнее, так как в центре города отсутствуют как таковые новые здания.
Здесь нет двух одинаковых домов. В каждом есть своя собственная изюминка в виде особого конька крыши, хитросплетения кирпичных рядов либо просто наклона стен. Это настоящее царство кирпича. Из этого материала простые брюжские каменщики когда-то творили произведения искусства, в которых до сих пор живут обычные горожане. Только вместо толстощекой бюргерши из открытого настежь верхнего окна высовывается теперь бритый мужик с сигаретой.
Здесь невозможно ориентироваться. Глаз привык находить какие-то ориентиры, которые тем и примечательны, что выделяются из общей массы. Но здесь… здесь просто нет массы. Здесь на роль ориентира может претендовать каждый дом, и в этом множестве ты теряешься окончательно. Дома узенькие и вплотную примыкают один к другому (поэтому даже относительно короткие улицы насчитывают до сотни домов), пока дойдешь до перекрестка, уже забудешь откуда пришел. Карты, конечно, помогают, но, во-первых, в городе не очень-то озаботились обеспечением достаточного количества табличек с названиями улиц (иногда, чтобы узнать название улицы, ее надо пройти целиком), а во-вторых, черт голову сломит в дебрях фламандской топонимики. Ядерная смесь английского и немецкого – как слово Straat в названии улиц (гибрид немецкой Strasse и английской Street), – фламандский язык абсолютно не отличается лаконичностью своей лексики и благозвучием слов для русского слуха. Впрочем, в невозможности нормально ориентироваться есть и обратная сторона – ты забредаешь в уголки Брюгге, удаленные от центральных площадей, а там ведь, оказывается, ничуть не хуже. Те же увитые зеленью или покрытые слегка подернутой зеленью мха черепицей крыши с причудливыми коньками, те же бронзовые статуэтки на углах домов, та же яркость цветов и какая-то бытовая праздничность.
Брюгге – это город-праздник. Как Амстердам. Только в Амстердаме ощущается дух безбашенного веселья, созданного толпами голландских стиляг, детей Суринама в растаманских одеждах и приехавших за безнаказанными развлечениями сомнительной репутации туристов, оканчивающегося закиданными бычками улицами и стойким смрадом конопли, а здесь, в Брюгге, это веселье патриархальное, этакое торгово-буржуазное.
Его центры – площади Маркт (Рыночная) и Бург (Городская). Здесь царит настоящий хаос. Туристы, громко разговаривая и смеясь, прибывают сюда по радиально сходящимся улицам, ездят, пробивая дорогу сквозь толпы, велосипедисты, скачут, цокая копытами по булыжной мостовой, лошади… Лепечут на разных языках неутомимые гиды, на углу громко играет свою музыку стойкий шарманщик, каждый час, азартно перекрикивая друг друга, начинают заливисто отбивать свои мелодии разнообразные башенные часы.
Туристы тут со всех концов света. Характерным примером является комната моей попутчицы по этому путешествию в гостинице (мы как всегда остановились в трижды благословенном молодежном хостеле, но пришлось брать спальные места в общих комнатах. Я спал в шестиместном номере один, а ей не повезло). С ней в одной комнате оказалась аргентинка, канадка, бельгийка, какая-то девушка монголоидной расы и еще одна, национальность которой установить не удалось. А что касается русских – не успели мы в воскресенье утром подумать о том, что их что-то тут и не видно, как увидели аккуратно выведенное пальцем на росе на капоте одного из автомобилей слово из трех букв. Возможно, представители Молодежного движения «Отцовское слово» побывали здесь. А воскресным днем россиян было уже полно. Они вообще обычно вылезают именно по воскресеньям – в субботу их как-то не видно. Впрочем, речь не о россиянах, а о том, что многоязычный котел дополняет динамический хаос, воцарившийся на улицах города.
В воскресенье на главных городских бульварах начинается торговля – старый купеческий город не забыл своих корней. Я прошелся по рядам лавочников и остался в полном недоумении – неужели это все действительно раскупают? Тут были массы всяких статуэток и посуды, здесь продавали марки и значки, старые фотоаппараты, б/ушные книги, а также, среди прочего, вывернутые некогда из мостовых старые фонарные столбы и таблички с названиями улиц (уж не оттого ли их так мало на самих улицах?))) ). Кому может прийти в голову купить здоровую табличку с названием улицы или огроменную могильную плиту с какой-то надписью на латыни? Не обошлось здесь и без советской символики – мы заметили и пилотки, и нашивки со звездочками, и даже целый парадный костюм (пролежавший до того в сундуке, наверное, лет 30) советского офицера. Тут же, рядом, продавали матрешек. Кто их тут покупает? Да никто, скорее всего. Такое ощущение, что важен тут сам процесс торговли, а не ее результат.
Есть два вида транспорта, на котором надо перемещаться по городу, чтобы наилучшим образом понять его атмосферу.
Первый – это лодки. К сожалению, тут нет венецианских гондольеров, да и вообще частных перевозчиков – есть только моторные катерки, куда набивают туристов как рыбу в мешок и возят по центральным каналам с экскурсией на нескольких языках. Но прогулка даже на таких суденышках оправдывает себя. Только отсюда, с лавки судна, можно оглядеть в подробностях обращенные к ним фасады, только на катерках можно проехать под низкими мостиками и только с центра каналов можно разглядеть возвышающиеся на городом башни двух церквей и дома Белфри – узкие улицы не позволяют этого сделать – крыши нависают над ними, закрывая всякую панораму. Тихо плещется вода, проплывают мимо лебеди, разведенные здесь в память о длинношеем губернаторе, растерзанном некогда за жадность своими подчиненными, зеленеет тина в тенистых уголках. А прямо на тебя, буквально с нескольких метров, смотрят окна брюжских домов. Ты становишься частью жизни горожан, наблюдающих движение подобных твоему катеров из года в год, изо дня в день, из часа в час.
Другой вид транспорта – велосипед. По центральным улицам невозможно движение автомобилей, поэтому велосипед, как и в большинстве старых фламандских городов, становится основным средством передвижения. Катаются на нем все – от полных домохозяек в летах до облаченных в деловые костюмы бизнесменов. Ну и туристы, конечно, которые могут взять велосипед напрокат. Это же сделал и я. У меня был всего час. Не так много. Но и не так мало, учитывая масштабы центра. Сперва, чтобы привыкнуть к своему железному коню, я покатался вдоль каналов, окружающих город по кругу – естественное кольцо обороны, увенчанное сторожевыми башнями на каждом из мостов. Потом я поехал в центр. Это оказалось не так просто – несмотря на то, что для велосипедистов здесь обустроена вся дорожная инфраструктура (специальные дорожки, светофоры, знаки). Просто на скорости особенно сложно ориентироваться в лабиринтах брюжских улиц, тем более, что надо параллельно следить за знаками, которые запрещают движение велосипедистов на добрую половину улиц. Спустя минут 20 я все-таки нашел путь в центр и вскоре добрался до Маркта, правда, несколько раз все-таки вопиющим образом нарушив правила велосипедного движения. Это действительно здорово – трястись в велосипедном седле по камням средневековых мостовых, звонком пробивать себе путь сквозь ярмарочные толпы, рассматривать на ходу открывающиеся тебе улицы и обгонять периодически других велосипедистов. Велосипед – такая же неотъемлемая часть Брюгге, как Церковь Сан-Сальвадор, Ратуша, Здание гильдий или череда громадных ветряных мельниц на берегу кольцевого канала, и эту часть мне тоже удалось познать.
Так же как коснулся я и другого измерения бельгийской культуры – гастрономии. Говорят, что здесь готовят выдающийся картофель фри – он ведь родом из этих мест, как-никак. Не знаю, не ощутил – что здесь, что в заштатном Макдональдсе – одна фигня. Гораздо больше впечатлили местные вафли (gauffres), напоминающие печенье, которое моя бабушка готовила в моем детстве в специальных формочках, только более сладкое (до приторности) либо более воздушное (в зависимости от вида), а также фруктовое пиво, которое, правда, с пивом имеет мало общего, но все равно очень вкусное.
И вот так на день окунувшись в совершенно особенный мир старого торгового города, осмотрев кирпичные фасады, влившись в разноголосую толпу, пробороздив каналы, побродив по ярмарке и покатавшись на велосипеде, проникаешься этим состоянием праздника, которое царит здесь ежедневно и которое, наверное, действительно сходно с атмосферой пресловутого Венецианского карнавала. В конце концов, не за одни же каналы Брюгге прозвали Северной Венецией…
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:7 | |
| 09:18 Вдыхая запах катастроф… |
22.20-23.10 26 сентября по Парижу (0.20-1.10 27 сентября по Москве)
Я только что вернулся из Седана. Город-катастрофа французской истории находится от нас на расстоянии каких-то 30 км, и посетить его было одним из моих желаний с самого начала пребывания тут. У нас было всего 2,5 часа на осмотр города, но за это время мы успели пройти его целиком, не особо торопясь, просто ловя атмосферу и наблюдая за жизнью вечернего города.
Надо сказать, что Седан – город для севера Франции уникальный. Ну, во-первых, сама его история. Именно здесь французская армия потерпела самое позорное поражение в своей истории, когда в 1870 году считавшаяся неприступной крепость сдалась прусским войскам почти без боя. В Первую мировую войну Седан стал едва ли не самым пострадавшим из всех французских городов. От города почти ничего не осталось. Ну а докончено дело разрушения было во Вторую мировую. В итоге в городе очень много (по сравнению с другими населенными пунктами) новостроя. Здесь есть настоящие высотки под 20 этажей, которые находятся поблизости от центра и изрядно портят ландшафт, Разрушена была водяная мельница на реке Мезе, и сейчас ее место занимает высокое здание из стекла и бетона, которое, впрочем, по-прежнему называют мельницей. С давних времен остались весьма помятые временем замок и несколько церквей, но они как-то теряются в общем городском пейзаже.
Во-вторых, здесь очень много бомжей и алкоголиков. Пропитые лица замечаешь за столиками кафе, на лавочках, в парках… Небритые лица, грязные джинсовки, шорты (при температуре около +13-15) – в Шарлевиле и особенно в Реймсе тоже можно это увидеть, но там это кажется противоестественным исключением, здесь – едва ли не правилом. За замком четверо подростков разливают пиво по пластиковым стаканчикам, как будто находятся в Орловском городском парке культуры и отдыха. Я не знаю, с чем это связано. Военные катастрофы переросли в катастрофу социальную (в масштабах французских проблем, конечно)?
В-третьих, это, конечно, замок. И пусть он показал свою несостоятельность в многочисленных войнах, какая разница?! Со своими 35 000 кв. м это крупнейший замок Европы. Сложно представить себе такое. И издалека сложно это оценить. Только когда подходишь вплотную и наблюдаешь истинные размеры строения – вот тогда захватывает дух.
Большую часть замка сейчас занимает трехзвездочный отель. Номера расположены прямо в старых коридорах и галереях, за узкими бойницами в недрах толстых стен. Соответственно, под видом постояльца в замок можно легко пройти (хотя билеты уже завершили продавать), что мы и сделали. Обширный двор и огромные крупные башни не назовешь изящными, но они и нужны были для другого. Ощущение же монументальности создается. Суровость стен должны была отпугивать врагов. Неприхотливость построек служила целям практичности – чем меньше углов, тем меньше препятствий обороняющимся.
На смотровые площадки внутри замка вход запрещен, зато за его стенами есть одно место, где можно подняться по холму к подножию стен и окинуть взглядом раскинувшийся вокруг город. Вокруг валяются пластиковые стаканчики от многочисленных пьянок. И действительно – замечательное место для попойки. Держа ввиду панораму городских крыш, ты остаешься почти незаметен снизу. Можно сесть на край стены и помахать ногами на высоте около 50 метров. Можно смотреть на уходящее за стены солнце и на зеленеющие внизу газоны. Крыши уходят к горизонту. Увы, старая черепица разбавлена каскадами верхних этажей – лишь с севера раскинулась череда аккуратных загородных домиков. И все равно здорово. Потому что здесь один ты и ветер. А город, люди – они под тобой, они отстранены и не мешаются. Замок живет от них отдельно, неся на себе печать бывших поражений, а одновременно скорбь по погибшим на его стенах. И бредя по замковым дворам, лестницам и проходам, ты эту отдельность и отчужденность тоже чувствуешь…
На улицах почти пусто. 7 часов вечера – люди уже разошлись по домам и, сидя за газетой или перед телевизором, спокойно отдыхают после напряженной рабочей неделе. Тишину взрывает рев фанатов, только что прибывших со всего региона на футбольный матч с участием Седана – главной футбольной команды всего региона. И какая разница, что команда играет во втором дивизионе? Франция не был бы Францией, если бы здесь не любили футбол.
А мы идем навстречу потоку фанатов. К вокзалу, а дальше – вдаль от города, который так и не смог избавиться от печати неудачника, и увы, не только в военном плане.
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:0 | |
| 09:32 Заметки для утренней пресcы... |
25 сентября 20.25 по Парижу (22.25 по Москве)
Немножко разбавлю рассуждения о высоких материях за далекими горизонтами обычной бытовой картинкой… Она тоже не слишком-то отражает то, что я тут делаю и чем занимаюсь, но просто сегодня был довольно значимый для меня день, который хочется оставить в памяти хотя бы как предмет анализа и самоанализа.
Я вымотался за сегодняшний день так, как не выматывался наверное ни разу за все время своих путешествий. Во-первых, я побывал сегодня в мэрии своего города, куда приехала вся администрация ОГУ и где ее с почестями встречали. Я неожиданно оказался в центре внимания, так как мне наряду с еще двумя стажерами приходилось отчитываться о своей стажировке одновременно перед администрацией французского региона и перед собственным руководством. Вроде справился – конечно, слегка приукрасил местные реалии (на самом деле, мне далеко не все нравится на моей работе и не все здесь так, как мне хотелось бы и как по-хорошему должно быть), но при этом вроде как поблагодарил только тех, кто того заслуживает. На самом деле, было достаточно сложно, так как толкать достаточно неподготовленные ответственные речи на французском и при этом воздерживаться от незаслуженных похвал, а также мягко намекать на недостатки, при этом воздерживаясь от прямого указания на них, для меня лично тяжело. Все ожидают (имеется ввиду французы, так как руководство моего родного университета, увы, и имя-то мое не потрудилось уточнить, в отличие от первых лиц французского региона), что в следующем году я приеду сюда на год. Вряд ли, но радует, что мне тут в целом рады и в целом ждут. Будет запасной вариант на будущее. А еще, если честно, сравнить чиновников двух стран бывает очень полезно – очень разительная разница получается.
Потом меня ожидал вояж в Реймс на заседание Генеральной Ассамблеи моей родной организации. Событие это проходит несколько раз в год и представляет собой отчет о работе перед руководством и общественностью. Для наших сотрудников это как Олимпиада для спортсмена – главное событие рабочего цикла. И атмосфера такая же – после удачно проведенной презентации все радуются, братаются за шампанским и разговорами (в скобках замечу, что шампанского я сегодня выпил не знаю сколько – в России его столько не пьют), громко шутят и смеются. Так вот, я на какой-то момент стал частью общего ликования. Как будто сломалась та стена, которая отделяет чужого человека от сработавшегося и сдружившегося коллектива. Возможно, она вырастет вновь, но вот сегодня я почувствовал себя в одной команде с этими людьми, большая часть которых мне глубоко симпатична. Скорее всего, это временное явление, но даже будучи таким, оно не может не радовать…
Но целый день постоянного напряжения и постоянной необходимости сохранять концентрацию сказался – сейчас я просто валюсь с ног. Пойду добьюсь бутылочкой вина и спать…
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:9 | |
| 09:20 Километры по дорогам Нормандии… Ч.2 |
23 сентября 18.10 по Парижу (20.10 по Москве)
Наш утренний завтрак представлял себе довольно забавное зрелище. Представьте: на 6 человек – 1 йогурт, 1 банан, 1 бомж-пакет, бульон из которого был разлит по стаканам, а лапша перемешана с оставшимся паштетом, чайник кипятка, кусочек багета и громадная кастрюля едва-едва начавшей вариться кукурузы. Все. Несмотря на то, что лично я ходил в тот утренний момент на автопилоте от недосыпа, и предполагаю, что состояние других было не лучше, не ржать над этим было нельзя. Слава богу, где-то на 5ом километре пути к Мон-сен-Мишелю попалась булочная, где можно было перекусить. Это настолько прибавило нам сил, что оставшиеся пять километров мы просто любовались открывавшимися перед нами пейзажами. Нормандия в чистом виде – вот что мы видели. Это не те ландшафты, что мы видели в родной Шампани. Там все проще: аккуратные поля перемежаются с виноградниками и разбавляются похожими друг на друга, как две капли воды, мелкими поселками домов на 100 с обязательной островершинной церковью посередине, оповещающей о поселке издалека. Здесь, в Нормандии все по-другому. Дома строятся из кирпича. Никакого фахверка нет, никакой штукатурки – тоже. От этого все дома отличаются друг от друга, все поселки, соответственно, тоже. Поля – это не золотая шампанская нива. Это смесь посадок различных культур. Тут и злаки, и уже упомянутая кукуруза, и огромная плантация чеснока (слава богу, она не была видна ночью, иначе, чует мое сердце, чеснок постигла бы такая же участь, что и кукурузу, а это намного менее безобидная культура). То тут, то там встречаются маленькие фермы, специализирующиеся на производстве сидра (тут же поблизости находится его музей) и кальвадоса – традиционных напитков Нормандии. Ветряная мельница на горизонте отсылает куда-то к северу – в Бельгию, в Голландию… О них же напоминают стада коров – уродливо плешивых, но толстых и наверное вкусных (вплоть до спасительного пятого километра с упоением выбирали себе буренку на шашлык). Уровень жизни здесь – один из худших во Франции (пожалуй, после Пикардии и на одном уровне с Бретанью). Это не значит, что народ здесь голодает – нам такой уровень жизни и не снился. Просто на улицах чуть больше бумажек, обочины чуть сильнее заросли, ровность полей слегка нарушена, а в поселках встречаются заброшенные здания.
Вскоре показался Мон-сен-Мишель. Смотреть на него издалека – отдельное удовольствие. Его мы были лишены вчера, когда сперва автобус подвез нас прямо ко входу, а потом темнота накрыла скалу своим мерцающим звездами куполом. Мон-мен-Мишель огромен. Он влезает в объектив фотоаппарата целиком только за добрую сотню метров. А его гармония начинает ощущаться с расстояния в километра два, когда исчезают последние жилые постройки, и аббатство остается одно среди полей. Машины, стоящие на парковке перед входом, еще не видны и не портят общий вид. Серость окружающих аббатство полей (осень все-таки) и ила (прилив начался не так давно, и до большой воды было еще часа два), подчеркивают аскетичное величие цитадели. С каждым шагом все новые детали становятся различимы глазу. Аббатство приближается, но вместе с ним приближается и побочный эффект – толпы туристов. Еще часа три, и тут начнется такая толкучка, что о вчерашней ночной тишине можно будет только поностальгировать.
Мы заходим за крепостные стены. Нам надо отскрести от стен двоих примерзших к ним безумцев отыскать двоих, проведших ночь тут. Оказывается, что они уже в храмине –непосредственном ядре всего комплекса – там, где когда-то жили монахи. Вход сегодня бесплатный – мы попали на так называемые jours de patrimoine – дни культурного наследия, когда все (точнее, почти все государственные) музеи открывают свои двери для посетителей. Верхняя терраса – вот здесь и состоялась встреча. Это самая высокая точка скалы, с которой открывается панорама окрестностей. Выше только башни с узкими окошками. Здесь – красота. Вот-вот наступит большая вода – точка, в котрой прилив сменяется отливом. К сожалению, сегодня прилив маленький – всего 0,6 от среднестатистического для этого места. Вода не заливает даже парковку. И на море остаются пустые островки из грязи и ила. Что ж, то, что можно было, мы увидели вчера под луной. Сегодня другая цель – изучить аббатство изнутри.
Здесь опять начинается месса желтогалстучной толпы, а потому едва успеваем посмотреть на главный храм. Впрочем, он довольно скромен – своды не так высоки, площадь мала, орган не идет ни в какой сравнение с органами уже виденных мною Нотр-Даммов. Гораздо интереснее бродить по вспомогательным помещениям – коридорам, лестницам, террасам. Вот летний сад, оформленный слегка даже в восточном стиле – узкие резные колонны по периметру, а посередине – зеленый газон. Умиротворяющая атмосфера для прогулок, чтения, разговоров. А также для тюремных выгулов – ведь аббатство после революции достаточно долго выполняло роль тюрьмы.
В стене вдруг появляется огромное окно в человеческий рост и на уровне пола. Недоумеваешь: как техника безопасности могла допустить такое? Любой подошедший сюда рискует сорваться с 200-метровой высоты в море. Для самоубийц ничего романтичнее невозможно представить. Лишь подходя ближе, понимаешь подвох – стекло настолько чистой и прозрачное, что издали его не видно.
За садом – новые залы и коридоры. Именно в таких разворачивались сюжеты книг Вальтера Скотта и Умберто Эко. Темнота, смирение, безмолвие – когда-то это все было единственным местным обитателями. Ну и монахи. Настолько отделенные от внешнего мира, что их главной утехой была работа на грузовом лифте. Надо было голыми руками крутить огромное колесо, с помощью которого на огромную высоту доставлялись грузы из-за крепостных стен. Адская работа, но лучше, чем однообразие отшельничества, пусть и скрашенного мыслями о боге. Чуть ниже – еще одна зеленая терраса, а с нее начинается спуск вниз – к выходу из храмины.
Мы возвращаемся на ту площадку, где вчера ели. Она набита людьми. Русский язык слышен на каждом шагу. Человек 30 своих соотечественников я за этот день точно видел. Удивляло, что многие, услышав наши голоса, замолкали, а некоторые вообще переходили на английский. Ну что же – это их дела и их мировоззрение. О россиянах во Франции я еще обязательно напишу.
Нам же надо спускаться. Купив на прощание бутылочку сидра и коробку нормандского печенья, я выхожу за стены аббатствa, навстречу обратной дороге и новым впечатлениям. В обратном автобусе до Понторсона почти нет народа – все приезжают на туристических автобусах либо на своих машинах. Думаю, что 9 из 10 человек, которые узнали бы, что мы пришли сюда пешком, посчитали бы нас сумасшедшими. Что же, может, отчасти это и так.
Через полтора часа мы, сделав очередные две пересадки, уже оказываемся в Гранвиле. У нас два часа до поезда в Париж. Маловато, конечно, но и ими надо воспользоваться.
Гранвиль чем-то напоминает Ялту. Он также спрятался в ложбине между двумя холмами и у него такой же миниатюрный вид. И его сердце точно также набережная. Туда мы и направляемся. И тут же испытываем легкое страноведческое потрясение. Россияне европейской части, окольцованные внутренними южными морями либо северными акваториями, едва ли смогут представить себе Гранвильский порт. Пожалуй, такие же картинки представлялись мне в детстве при прочтении книги Беляева «Остров Погибших кораблей». Только тогда я представлял, что корабли стоят один на другом и образуют такую горку наподобие городских автомобильных свалок из голливудских фильмов. А здесь корабли стояли рядом друг с другом, но так же беспорядочно, криво и уродливо. И, естественно, без воды. Одна сплошная грязь. Да уж, вот оно, побережье океана умеренных широт. Приливные силы тут достаточно сильные. К сожалению, мы не видели, как приходит вода. Видели лишь линию, очерченную водорослями на волнорезе, с точностью, на которую способна только сама природа, показывающую уровень воды в прилив. Разница с отливом – метров 7. Корабли и лодки всплывут, скроются грязные днища, вода скроет неровность рядов, и порт будет таким, как мы привыкли видеть его. А потом – новый цикл – грязь-чистота, суша-вода, пустыня-оживление. Мы идем мимо замерших в клинической смерти кораблей. Посередине бухты на горизонте виднеется маяк. Мы заходим за очередной волнорез и видим океан почти у наших ног. Остается только спуститься вниз по грудам металлических и бетонных отходов, пройти 50 метров по камням и окунуть ноги в воду Атлантики. И испытать какой-то ребячий восторг от этих ласковых прикосновений океана. Когда хочется бегать, брызгаться, бросаться медузами (неважно, что их здесь нет)искать камешки с дырочками и собирать ракушки (а вот их тут огромное количество, причем довольно больших). Там, по другую сторону пролива Ла-Манш (а перед нами именно его юго-западная часть) – Великобритания. Но она чуть севернее. А на западе… Страшно сказать, что на западе нет ничего. Там десятки тысяч километров воды. А здесь – здесь конец Европы. И мы его достигли!
Мы возвращаемся назад по Высокому городу – старой части, заставшей славные корабельные времена. Тут стоит памятник гранвильскому корсару Жоржу Плевилю, который награбился до того, что стал губернатором чуть ли не всей французской Вест-Индии. В лучших традициях моды того времени у этого товарища деревянная нога (ну, точнее, бронзовое изваяние деревянной ноги), правда почему-то целы оба глаза и нет попугая на плече. Над этим странным несоответствием с внешностью мульфильмовских пиратов можно поразмышлять на смотровой площадке, с которой открывается великолепный вид на море. А с другой стороны – на город. И то, и другое достояно взгляда. Первое уходит синей гладью за горизонт, второй был построен для того, чтобы эту гладь покорить. Правда, купающийся в грязи порт как-то пока делает смешными эти намерения. Мы идем по улице, наслаждаясь видом моря, мимо старых домов, мимо остатка крепостной стены, мимо старого Нотр-Дамма, тоже каким-то непостижимым образом носящим печать моря. Может, это оттого, что я еще ни разу не видел Нотр-Дамм вплотную к крепостной стены? По стене ползет здоровая ползучая тварь – какой-то архитектор-шутник изваял ее из металлической сетки. Скоро появляются ворота. Решетка еще жива, но естественно поднята – ненавязчивое воспоминание о былых неспокойных временах. По узким лестницам спускаемся от ворот вниз и выходим к главной площади, откуда начинался путь к порту. Тут стоит памятник погибшим во Второй Мировой – никто же не забыл, что буквально в этих местах открывали Второй фронт?
Вокзал совсем близко, но возвращаться пока рано. Мы идем по направлению к церкви Сен-Поль – самой высокой в городе. Добраться до нее не так уж и просто. Пусть лежит через лестницу Пеллерин, которая, между прочим, настолько длинная, что носит статус улицы. По обоим сторонам узкой череды ступенек, – как на настоящей улице, двери квартир, уже, правда, забитые изнутри – все-таки не самый удобный тут вход в жилище. Узкие дворики, узкие улочки, постоянные подъемы и спуски – это Гранвиль. На единственном ровном и открытом месте в центре города – искомая нами церковь. Романская базилика – в целом ничего особенного. Но после узких лестниц и дворов такое строение – это резкая смена городского ландшафта, которое, как известно, ласкает взор. Особенно, когда знаешь, что этот взгляд на город – один из последних. Потому что поезд через полчаса.
А через пять с половиной часов мы будем в Реймсе. Походы в поисках ночевки – найден удобный пустой номер в общаге – обычная взаимовыручка российских студентов. Как никак, вместе мы преодолели эту добрую тысячу километров, вместе воровали кукурузу и вместе смотрели на сен-мищельский прилив. И эти двухдневные совместные впечатления сближают намного больше, чем годы приятельства в Орле. И за это я тоже люблю путешествия.
|
| | Цитата || Печать || Комментарии:10 | |
|
